И она оказалась права. Всю ночь и утроследующего дня меня мучила моральная изжога. Днем, по дороге в больницу, решилапока все-таки ничего не рассказывать Оле. Когда еще вернется домой. И потом,всегда можно соврать, что полотно отдали на реставрацию. С этими мыслями яподнялась к невестке. Та сидела в постели с грудой воздушных шариков.

– Что ты делаешь?

– Велели надуть десять шариков. Каждыйдень ерунду всякую придумывают. Зато знаю теперь, кто родится.

– Девочки!

– Нет.

– Мальчики…

– Нет.

– Не пугай меня, кто же?

– И девочка, и мальчик, королевскаяпарочка.

Вот радостная новость. Девочку заберу себе, амальчишку пусть сами воспитывают. Оля выглядела довольной и отдохнувшей.

– Тебя сегодня навестит Луиза, мы с нейвчера договорились: я днем, она вечером.

После обеда визит завершился. Медсестразанавесила окна, я поцеловала будущую маму и спустилась в просторный холл.

В больших кожаных креслах сидело множествоженщин с разными сроками беременности. Кого-то выписывали, кто-то, наоборот,ложился в клинику. Несколько счастливиц держали в руках букеты, ановоиспеченные папы млели, заглядывая в кружевные кульки. Неожиданно менятронули за локоть:

– Даша, как я рада вас видеть.

Около стены сидела улыбающаяся Каролина Роуэн.Выглядела дама превосходно, правда, была несколько бледновата. Судя порассказам Луизы, ее мать стояла одной ногой в могиле. Однако перед моим взоромявилась элегантная, ухоженная женщина без возраста.

– Добрый день, Каролина, как вы оказалисьздесь?

– Ничего особенного, дежурный визит кгинекологу. А у меня предложение – выпьем вместе кофе, а то Лу все время у васгостит, надо же нам тоже познакомиться поближе. Я знаю чудесное местечко инедалеко. А потом подвезу к вашей машине. Отказать в такой милой просьбеневозможно, и Каролина стала плутать по улочкам. За разговором я не сразупоняла, что мы отъехали довольно далеко от центра и несемся по окраиннымпереулкам.

– А где же кафе?

– Да вот тут, рядом. Я почувствовала укускомара, взмахнула рукой, и мир исчез.

Шел дождь, он падал крупными каплями на лицо,стекал за шиворот. Пахло сыростью, гнилыми тряпками, и было темно. Черезсекунду я поняла, что лежу с закрытыми глазами, и разлепила веки.

Перед взором предстал жуткий потолок стрещинами, из которых капала грязная вода. Увернуться от душа не представлялосьвозможным. Руки и ноги отказывались повиноваться, шея не поворачивалась.Несколько минут понадобилось, чтобы сообразить: кто-то спеленал меня, какмладенца. Все тело, перехваченное, как свивальником, жесткой материей,немилосердно болело, жутко хотелось есть и пить. Заорать тоже представлялосьпроблематичным – во рту торчал отвратительно воняющий рыбой кляп. Единственным,что еще могло двигаться, – были глаза, и я попыталась обозреть помещение.

Больше всего комната напоминала заброшенныйчердак. Низкий потолок, деревянные стропила. В углу – круглое, покрытое грязьюокошко, возле стен кучи то ли тряпок, то ли сена. Тут и там валялись вещи –сломанный стул, несколько ботинок. Какие-то коробки и сундуки громоздилисьпрямо возле лица. Воздух наполняли омерзительные запахи.

Я попыталась пошевелиться. Как бы не так –своеобразная смирительная рубашка даже дышать позволяла с трудом. Почему яоказалась связанной в незнакомой комнате? Навряд ли меня так одели любящиедрузья, скорей всего кто-то желает со мной расправиться. Сейчас придет убийцаи… От ужаса я с удвоенной силой принялась елозить по полу. Бесполезно, ничегоне изменилось. Что делать! От отчаяния и злобы я чуть не лишилась рассудка ипродолжала обшаривать глазами чердак. И тут взор упал на дивную вещь, похожуюна шинковку. Как раз такая гигантская терка была у бабушки в деревне. Осенью наней нарезали горы вкусной белой капусты. Узкое длинное лезвие ловко рубилотугие кочаны. Хотелось надеяться, что и эта шинковка такая же острая. Но как кней подобраться. Я в одном углу, она в противоположном, и ползти нет возможности.Зато можно перекатываться!

Собравшись с силами, я попробовалаперевернуться на живот. С третьей попытки получилось. Потом опять на спину.Через какое-то время я вплотную подкатилась к терке и принялась тереться об неебоком. Пот тек по лицу, тело, тоже вспотевшее под тряпками, немилосердночесалось, от напряжения заболел живот, и безумно захотелось в туалет. Но вкакой-то момент вдруг почувствовала, что могу шевелить левой рукой, еще парасекунд, и руки вылезли из тряпичного кокона. С удвоенной силой я сталавытаскивать ноги. И вот, наконец, стою свободная и покачиваюсь от слабости.Единственная дверь, ведущая на чердак, оказалась запертой. Но человек,обреченный на смерть, бывает на редкость сообразительным.

В мгновение ока к грязному окошку былиподтащены ящики, стекло разбито, и вот уже моя голова высунулась наружу. Ксчастью, земля совсем близко – этаж второй, не выше.

Кряхтя, я пролезла в окошко, повисела немногона руках и кулем рухнула вниз. Жуткая боль разлилась от щиколотки до бедра.Встать на ноги оказалось невозможным. К тому же обвалилась прямо в кусты дикойежевики, и теперь к боли в ноге прибавилась еще боль от большого количествацарапин и ссадин.

Полежав пару минут, попробовала принятьвертикальное положение. Оказалось, что могу даже медленно идти. Чувствуя себярусалочкой, я медленно поковыляла вдоль забора, увидела калитку и вывалилась нанебольшую тихую улицу. Справа и слева стояли типовые одноэтажные дома,казавшиеся заброшенными. Итак, я в пригороде Парижа, пока, правда, непонятногде, сейчас найду название улицы.

Синяя табличка, висевшая на углу, не внеслаясности – "Oberstrbe". Какое странное название, никогда не слышалатакого. Мои руины ползли по непонятной улице, постанывая от боли. Господи, хотьбы кто-нибудь попался навстречу, или просто увидеть телефонную будку, в полициюможно позвонить бесплатно.

Кое-как добравшись до перекрестка, повернуланалево и оказалась… на громадном проспекте, полном машин, магазинов и людей. Отшума закружилась голова, я прислонилась к стене, с трудом сдерживая дрожь вколенях.

Мужчина в форме, напоминавшей полицейскую,обратился ко мне:

– Kann ich helfen?Was ist los?<Могу япомочь? Что случилось? (нем.) >

– Боже, что это, я не понимаю ни слова.Язык непонятен.

– Sind sie krank?<Вы больны? (нем.)> – продолжал настаивать мужчина. Внезапно все завертелось, на ушинадвинулась шапка, звук пропал, а за ним погас и свет.

Затем появились тихие голоса: