Оказалось, у них нет ни малейшего желания бодаться с закономи порядком, пусть даже кукольным пасагуанским. Аугусто что-то крикнул своим,резким командным голосом, и вся троица, без малейшего возражения или замешательства,гуськом потянулась вслед за ним в ворота мимо посторонившегося Мазура – развечто один за другим одаряли его злыми многозначительными взглядами. Стоя вворотах, Мазур видел, как они спустились с холма, как вспыхнули фары стоявшегоу подножия микроавтобуса, и он уехал, по пути высветив фарами потухшие окнадомика, где квартировала команда Мазура.

И облегченно вздохнул – обошлось без драки, превратившей бывечеринку в полное и законченное подобие советской танцплощадки. Любопытнаяинформация к размышлению, господа. Ребятки неглупые, хваткие, опасные... нокатегорически не хотят связываться с местной полицией. Кто такие, интересно?

Направляясь обратно к дому, Мазур подумал, чуточкуподсмеиваясь над собой: ну, вот и завершилась мелодрама, как ей и надлежит повсем законам. Совершил доброе дело, как заправский скаут, надо же. Вот наступитпоследний в нашем мире трибунал, и спросит Бог Господь: «А что ты вообщеполезного сделал в жизни, ихтиандр этакий, кроме как резать людей на всехгеографических широтах?» Вот тогда можно смело взять под козырек и ответить:«Ваше высокопревосходительство, товарищ Бог! Было дело, спас однажды девушку отпохотливого кобеля, вознамерившегося... Прошу учесть как смягчающееобстоятельство!» Вдруг да зачтется... Но на будущее – надо, пожалуй, держатьсяподальше от этого домика, чтобы не влипнуть в очередные непонятности...

Ради интереса он все же заглянул в ту комнату – Кимоказалась на месте, сидела, уже приведя себя в совершеннейший порядок, вогромном старинном кресле с резной спинкой, с видом задумчивым и печальным.Судя по всему, это была ее спальня: огромная старомодная постель размером савианосец, из какого-то темного дерева, и ворох современного белья.

Рядом с ней на столике стояла бутылка неплохого виски, иМазур налил себе без особенных церемоний, сел напротив, спросил с любопытством:

– Интересно, а как бы отреагировал на подобные забавы твойпапа, суровый морской волк?

Она слабо усмехнулась:

– Обычно такой затрещиной угощал, что до вечера затылокболел…

– Значит, ты получила должное высокоморальноевоспитание, – сказал Мазур. – Чего ж дома не сиделось?

Она вскинула глаза, красивые и дерзкие:

– А почему тебе не сиделось в своей Австралии? У каждогодолжен быть свой золотой галеон... Я же не думала ничего такого, он набросился,подонок, совершенно неожиданно...

– Вот тебе изнанка голливудской славы, – сказалМазур. – Обезумевшие от страсти поклонники...

– Какая там слава! – безнадежно махнула онарукой. – Так, пустяки. Будь у меня настоящая слава, я и жила бы иначе и ужни за что не лезла бы в эту развалюху с привидениями... Знаешь, такоевпечатление, будто здесь и в самом деле что-то сквозит по ночам... Выть хочетсяот такой развалюхи! Но Билли твердит, что это поможет и будет толк...

Мазур не стал ей объяснять, что Билли давно уже признался,что свалял дурака, и никакой пользы не предвидится. В спальню долетали слабыеотголоски раскрутившегося на всю катушку веселья, ничуть не омраченногоотсутствием хозяйки, о которой, есть подозрение, разгулявшиеся гости уже напрочьзабыли. Отсюда, с холма, Мазур видел свой домик – на кухне теплился огонек.Интересно, кто это там полуночничает? То ли Мозговитый обдумывает в ночной тишиочередной политически правильный донос, то ли Лаврик – очередные наполеоновскиепланы...

– Он ушел?

– Еще как, – сказал Мазур. – Будь спокойна, я сним поговорил как следует, черта с два вернется. Есть у меня способность мягкои ненавязчиво убеждать людей... Что ты ухмыляешься?

– Бог ты мой! – сказала Кимберли уже ничуть неподавленно. – Все было до того похоже на сцену из фильма...

– Хочешь сказать, мне следовало уйти и оставить тебя с этимпаршивцем?

– Ничего подобного. Но сцена и в самом деле банальнейшая...

– А что делать? – пожал плечами Мазур. – У меняесть страшное подозрение, что фильмы все же берут начало в жизни. Правда, тыменя жестоко разочаровала...

– Я?! – она уставилась с неподдельнымизумлением. – Как это?

– Я, как и тысячи простых смертных, полагал, что кинозвезды– это... Нечто... – он изобразил руками какие-то сложные фигуры, точногосмысла которых и сам не понимал. – Нечто неземное, феерическое, не имеющееотношения к простой и грубой реальности. А передо мной сидит самая обыкновеннаядевочка, заплаканная и…

– И вовсе я не заплаканная!

– Да, пожалуй, это я прибавил для красоты...

– И вообще, я сама могла ему как следует врезать, просторастерялась чуточку, даже не сообразила, что можно царапаться. Отец менянемного учил драться... А ты, правда, не видел ни одного моего фильма?

– Я и «Плейбоя» не видел, – сказал Мазур. – О чемсейчас начинаю сожалеть.

– У Билли их куча с собой, иди, возьми и созерцай где-нибудьв пустой комнате...

– Я же не извращенец, – фыркнул Мазур. – Оригинал,сдается мне, лицезреть гораздо приятнее...

«Сваливать надо отсюда к чертовой матери, вот что, –подумал он сердито. – Пока еще есть возможность, пока коготок не увяз. Аесли она все же оттуда? Сколько их, таких, было в жизни – клятая НаташкаПушкина не первая, отнюдь... Сваливать отсюда, наплевав на те перспективы, чтоустроили бы Лаврика... Пусть сам разрабатывает, если ему охота...»

Содрогаясь от мучительной раздвоенности помыслов, он все жеплюхнул тонкий стакан на столик и встал.

– Эй! – воскликнула Кимберли. – Ты куда это?

Мазур посмотрел на нее сверху вниз и сказал чистейшуюправду:

– Если я сейчас не уйду, тебе придется кусаться ицарапаться...

Кимберли, не глядя, отставила стакан, едва не промахнувшисьмимо столика, встала, придвинулась вплотную и, глядя снизу вверх сподначивающей улыбкой, спросила:

– А почему ты решил, дубина австралийская, что я будукусаться?

Положила ему руки на шею, закинула голову, зажмурилась – такчто грех не поцеловать ее как следует, чтобы дыхание перехватило. Замысел былприведен в исполнение немедленно – а там и платье сползло с плеч, а там и светпогас, и томный вздох в ухо, когда тела слились, и первое движение поддовольный стон...

...Мазур достаточно пожил на белом свете, чтобы уяснить:самое трудное в таких вот ситуациях – убраться поутру естественно инепринужденно, без малейшего душевного неудобства для себя и случайной подруги.Трезвым прохладным утром, надобно вам сказать, если сами этого не знаете,оборачивается по-всякому – свободно может оказаться, подруга, протрезвев,начнет сожалеть и обо всех вольностях, что позволяла ночью с собой проделывать,и о том, что вообще не выперла вас вчера к чертовой матери...