— Нет, избави Бог. Но я очень серьёзно собой занимаюсь,бегаю по утрам, хожу в тренажёрный зал, периодически голодаю. Мои пятьдесятчетыре мне, конечно, никто не даёт. Сорок, максимум. Но ведь я знаю, сколькомне лет на самом деле.

— Вот в том-то и дело. Человек это всегда знает, что бы нитворил с собой, как бы себя ни омолаживал. И организм это знает, чувствуеткаждой своей железкой, каждой клеточкой. Его уж точно не обманешь.

Соня загасила сигарету, взяла мобильный и нашла номер Бима.

— Как ты, Софи? Мы с Кирой хотели навестить тебя, но ты небрала трубку. Мы страшно волновались. Что с тобой было?

— Ничего особенного. Горло болело. Ангина и воспалениесреднего уха.

— Бедненькая! Это очень больно. Чем ты лечилась? У меня естьотличное лекарство, оно укрепляет иммунитет. Хочешь, я подъеду, привезу прямосегодня?

— Спасибо, не нужно, уже всё прошло.

— Да? Ну, как знаешь. Смотри, опять не простудись, сейчаспогода отвратительная. Мама прилетела?

— Да. Она здесь, со мной.

— Передавай ей огромный привет, и ждём вас обеих в гости,вот прямо завтра.

— Спасибо, мы постараемся. Борис Иванович, это правда, чтоАгапкину сто шестнадцать лет?

— Агапкину? — Бим вдруг замолчал и засопел в трубку. — А чтоэто вдруг ты о нём вспомнила?

— Неважно. Неужели правда сто шестнадцать?

— Ещё нет, но скоро исполнится.

— Это не шутка? Не розыгрыш?

— С моей стороны точно не шутка. Федор Фёдорович открыл мнесвой возраст, как великую тайну и потом согласился познакомиться с лучшей моейученицей, то есть с тобой. Да, Софи, скажи, пожалуйста, почему я обо всём узнаюпоследним, и не от тебя, а от чужих? В отделе кадров сказали, что ты улетаешь вГерманию на год. Как это тебе удалось, тихоня?

— Борис Иванович, я просто не хотела вас расстраивать.

— Не хотела расстраивать! — передразнил Бим противнымписклявым голосом. — За кого ты меня принимаешь, Софи? Да я счастлив за тебя!Это же здорово, что ты сумела так лихо раскрутиться. Кто бы мог подумать? И вкакой же город ты едешь?

— В Гамбург.

— Куда? — он хрипло закашлялся. — Что, прямо в сам Гамбург?А что ты там будешь делать?

Соня подробно рассказала, кто и зачем её пригласил. Бимслушал молча, только иногда опять начинал кашлять, пил что-то.

«Тоже, кажется, простудился», — подумала Соня и спросила:

— Борис Иванович, вы правда не обиделись?

— Перестань. Мы все уже обсудили и закрыли тему. А теперьскажи, почему ты вдруг вспомнила про Агапкина? Что, соскучилась по старцу?

— Ну да, наверное. Он очень интересно рассказывал оСвешникове.

— Опять решила заняться этим забытым гением? — голос Бимазвучал все напряжённей.

Он страшно ревниво относился к Свешникову, и любоеупоминание этого имени раздражало его, но сам он постоянно говорил о Свешниковетак горячо и зло, как будто профессор был до сих пор жив и Бим чувствовал в нёмсерьёзного конкурента.

— Нет. Свешников совершенно ни при чём, — успокоила егоСоня. — Мы просто болтали с мамой и Ноликом, я упомянула странного старцаАгапкина, и они подняли меня на смех, когда я сказала, сколько ему лет.

— Не надо было говорить. Тебя же предупредили, что этотайна, — Бим хрипло рассмеялся.

Соня вдруг представила его лицо и поняла, что смехфальшивый. «Совсем плохо с нервами у бедняги Бима», — подумала она с жалостью исказала:

— Борис Иванович, я улетаю очень скоро, мы с мамойобязательно к вам придём в гости. Или вы к нам приходите.

— Софи, у нас в морозилке ещё с лета мёрзнут лисички, будетповод их наконец зажарить и съесть. Ждём тебя и маму завтра, часикам к семи.Договорились?

Соня поблагодарила, обещала прийти. Прежде чем набрать номерФедора Фёдоровича Агапкина, она вдруг перекрестилась, сама не зная почему.

Трубку долго не брали. Потом включился автоответчик. Глухойстарческий голос произнёс чётко и сердито:

— Приветствую вас. К сожалению, я не могу вам ответить вданную минуту. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.

— Федор Фёдорович, здравствуйте, это Соня Лукьянова. Незнаю, помните ли вы меня, я была у вас в гостях около года назад.

— Да! — вдруг прохрипела трубку. — Я вас отлично помню. Чтовам угодно?

Соня заволновалась, принялась путано объяснять, что к нейпопали старые фотографии, на которых она узнала Михаила ВладимировичаСвешникова. Не затруднит ли Федора Фёдоровича взглянуть на них, ибо ей, Соне,кажется, что только он поможет ей разобраться, кто, кроме Свешникова, на этихснимках.

— Как они к вам попали? — перебил её Агапкин.

— Я расскажу вам при встрече, если вы позволите.

Агапкин долго молчал. Соня даже испугалась, не уснул ли онтам, с трубкой в руке. Слышно было сопение, звук льющейся воды, какие-то глухиестуки и щелчки, далёкая музыка, вроде бы старая итальянская опера.

Среди множества звуков Соне почудилось, что низкий мужскойголос произнёс рядом со стариком: «ну, ну, перестаньте, успокойтесь», и старикчто-то хрипло, жалобно простонал в ответ.

— Федор Фёдорович, — не выдержала Соня, — вы меня слышите?

Старик тяжело закашлялся и наконец сказал:

— Адрес вы помните? Нет? Запишите. Можете приехать, когдахотите. Вам я всегда рад. Но только приезжайте одна, пожалуйста.

Москва, 1916

Утром по дороге в гимназию Таня возле дома столкнулась сусатым молодым человеком в лаковых штиблетах. Он почтительно поднял шляпу.

— Это вы поселились на чердаке у мадам Котти? — спросилаТаня.

— Да, мадемуазель. Позвольте представиться. НикифоровКонстантин Афанасьевич, художник. А вы Татьяна Михайловна Свешникова? Очень,очень приятно. — Он хотел поцеловать Тане руку, но она отдёрнула кисть исказала:

— Вы смотрели в бинокль на наши окна. Извольте объяснить,зачем?

— О, простите, по чистой случайности. Я разбирал свои вещи,в одном из сундуков нашёл старинный морской бинокль и хотел проверить, исправнали оптика.

— Если вы ещё раз это сделаете, нам придётся сообщить вполицию. Сейчас война, мой отец генерал, военный врач. А вдруг вы немецкийшпион?