– Что в ней хорошего, раз понятно?

– Фантастика – не детектив, чтобы читателю до последнихстраниц загадки загадывать. А написано хорошо, хотя и надуманно.

Сергей покачал головой: он не мог понять, как фантастикаможет быть ненадуманной. Это ж фантастика! Выдумка! Там все из пальца высосано.

Он снял кофе с плиты и быстро разлил по чашкам. Сверху вобеих чашках образовалась коричневая пена, которую Бабкин присыпал сахаром исмотрел, как медленно опускаются в кофейную темноту сахаринки.

– Это вторая книга, которую ты взял у Каморкина, –вспомнил он.

Макар посмотрел на него с легким удивлением.

– Нет. Я брал одну, а фантастику – кстати, она оказаласьфэнтези, – купил вчера, ты забыл? Сегодня новую куплю, того же автора: он,оказывается, много написал. У него очень хороший слог. Правда, он мне кого-тонапоминает, то есть особенно самобытным писателем его не назовешь, но дляразвлекательного чтива самобытность и не требуется.

Сергей перевернул книгу обложкой кверху, посмотрел фамилиюавтора:

– Риддер? Никогда не слышал.

И тут понял, почему вспомнил о книгах.

– Макар, ты первую книгу внимательно прочитал?

Илюшин поднял на него серые глаза – в них повис вопрос.Бабкин знал, что у Макара редкостная память на прочитанное и услышанное, аМакар знал, что Сергей об этом знает.

– Невнимательно, разумеется, – ответилИлюшин. – И, разумеется, все запомнил. А что?

– Ты ведь не просто так ее читал, для собственногоудовольствия. Ты попросил ее у Каморкина, чтобы понять, какие книги нравилисьСтрежиной. Какой у нее вкус, что она предпочитает… И собирался даже вывестикакие-то данные о ее характере. Так вывел или нет?

– Вывел, что Стрежиной нравились женские романы с лихозакрученной сюжетной линией, – пожал плечами Макар, – чрезмернозакрученной, такого в жизни не бывает. Нет, ничего интересного я оттуда неузнал. Честно говоря, у меня так и не сложился в голове портрет девушки, а явыпросил романчик у Михаила Олеговича в том числе и для этой цели.

– Что у тебя не сложилось? – спросил Сергейудивленно. – Девушка как девушка.

– В том-то и дело, что не совсем. У нее, по описаниюдрузей и близких, такой набор черт характера, что она должна быть довольнонеприятным человеком. Выросла замкнутой, необщительной, в детстве не получалалюбви и заботы от семьи, а повзрослев, и вовсе порвала с родными отношения.Отличается не самым привлекательным для людей качеством – прямолинейностью. Чтоеще? Искренность. Если она почти всегда искренна, значит, не способна бытьтактичной. Вспомни, что Стрежина объяснила Вениамину Рощину, когда ушла отнего. Скажи, почему бы ей не соврать, а? Неужели она была настолько безразличнак собственному другу, что не понимала, как его заденет ее «правда» о нем? Одноиз двух: или не понимала, и тогда она невнимательный к людям человек, даже кблизким… Или понимала, и тогда ее безразличие к чувствам Рощина граничит сжестокостью. Меланхолична, явный интроверт, очень скрытна, из близких людей –один старик-дядя, которым она восхищается. Но восхищается, заметь, не потому,что Михаил Олегович хороший, порядочный человек, а потому, что он талантливыйфотограф. Каморкин рассказывал, с каким восторгом Вика смотрела его снимки, какона переживала, когда какой-то журнал опубликовал его снимки без разрешения ине выплатил Каморкину гонорар. Мне сдается, что ее задело покушение напрофессиональную честь дядюшки, а вовсе не то, что ему попросту денег нехватает на хорошие пирожные и печенье. Она явная максималистка во всем, амаксималисты редко бывают симпатичными людьми: слишком они уперты, слишкомозабочены поисками правды.

– Но подруга и дядя любили ее, – возразил Бабкин,неприятно задетый рассуждением Илюшина.

– Этого я и не могу понять, – пожал плечами Макар. –Таких, как Стрежина, как правило, уважают, иногда им завидуют, но их почтиникогда не любят. Я думал, что, может быть, после прочтения книжки меня осенит,но не осенило.

Бабкин залпом допил кофе, старательно соскреб со дна нерастворившийся сахар. Илюшин бросил взгляд на его насупившееся лицо, но ничегоговорить не стал. «Пусть сам все обдумает. Лишние иллюзии – это зло».

Сергей бесцельно побродил по квартире, пока Макар допивалкофе, одновременно дочитывая книгу, и наконец вернулся в кухню и подошел к окну.Небо было по-прежнему голубым, и только на горизонте висело большое облако,похожее на остров. Бабкин вспомнил все, что знал о Вике Стрежиной, вспомнилразговор с ее родственниками, рассказ Вениамина Рощина, от которого у Сергеяосталось ощущение чего-то липкого, вспомнил сухого желтолицего дядюшку и егопейзаж с лесом. Сергей постоял у окна, глядя на облако и вызывая в памяти лучисвета, пронизывающие лес, и маленькое дерево со сломанной веткой. А затемобернулся к Макару.

– Знаешь… – сказал он, – ты во всем не прав.Абсолютно во всем.

Илюшин, чуть не поперхнувшийся кофе, поставил чашку на столи отодвинул книгу.

– Ты столкнулся с такими чертами в Стрежиной, которыене можешь понять, – продолжал Бабкин, глядя на обложку с лучником иптицей. – И нашел самое простое этому объяснение: замкнутая,максималистка, о людях не думает и вообще режет правду-матку. Ты говоришь опрямолинейности Стрежиной, но ни Каморкин, ни Красько о таком качестве неупоминали. Они рассказывали об искренности. У тебя получается подмена понятий.

– Нет, все-таки… – начал было Илюшин, но Сергейпокачал головой.

– Макар, ты погоди, не перебивай, иначе у меня все изголовы вылетит. Во, уже вылетело. Что я тебе сказать-то хотел? Понимаешь, мытак привыкли во всех людях находить плохое, что даже очень хорошего человека неможем распознать. Гадости в нем выискиваем, неприятные черты… Но ведь бываеттак, что встретился хороший человек – по-настоящему хороший? Честный,искренний, добрый, в конце концов! И хоть что с ним ни делай: хоть в дурнойсемье выращивай, хоть с мерзавцами сталкивай, – а он все равно останетсяпорядочным. Вот только замкнется в себе, побоится нос наружу высовывать, да ито – лишь первое время. А чуть дыхнул на него, отогрел – он сразу и оттает.Может такое быть, Макар, и не говори, что не бывает.

Илюшин молчал.

– Ты все правильно рассказал, но потому, что ты сам еене видел, твой рассказ получился совсем о другом человеке. И я не видел, но мыс тобой разговаривали с Каморкиным, ты с ее подругой встречался – почему ты имне веришь, а веришь своим выдумкам? Не нужно тут ничего усложнять, понимаешь?Она хорошая девочка – просто чистый, правильный человечек, который родилсятаким: не лживым, не злым. И таким и остался. Живет, плохого никому не делает…А мы ходим вокруг кругами и думаем: где же в нем гадость-то скрыта? Как он тактщательно замаскировался, что и разглядеть-то плохое сразу не удается? Значит,большая должна быть гадость, раз он ее так спрятал.