Почти всю дорогу Зоя напоминала восторженного ребенка. Онанемного поправилась, и глаза ее снова ожили. Несколько раз они ужинали закапитанским столиком и танцевали до поздней ночи. Она даже чувствовала себявиноватой из-за того, что так веселится; она потеряла много близких людей, нотеперь Клейтон не позволял ей об этом думать. Он хотел, чтобы она смотрелатолько вперед, где их ждала новая, совместная жизнь. Он говорил о доме, которыйони построят, о людях, с которыми ей предстояло встретиться, о детях, которые уних будут. Впереди у нее была целая жизнь. Ей было двадцать лет, и жизнь длянее еще только начиналась.

А в ночь перед прибытием в Нью-Йорк она вручила емусвадебный подарок, который для него берегла. Вещица все еще была завернута вбабушкин шарф. Клейтон задохнулся от изумления, когда увидел пасхальное яйцоработы Фаберже. Когда он раскрыл его, Зоя поставила крошечного золотого лебедяна столик и показала, как он действует, — Это самая красивая вещь, какую якогда-либо видел! Нет, пожалуй, есть еще одна… еще красивее, — сказал он,улыбаясь.

Зоя расстроилась — ведь ей так хотелось; чтобы он оценил ееподарок. Это была ее единственная реликвия, единственное, что связывало ее спрошлой жизнью.

— И что же это?

— Ты, любовь моя. Ты самый красивый и самый лучшийподарок.

— Глупый! — Она рассмеялась. Всю ночь они предавалисьлюбви, а на рассвете на горизонте показалась статуя Свободы, и пароходпришвартовался в Нью-Йоркском порту.

НЬЮ-ЙОРК

Зоя стояла на палубе и с трепетом наблюдала, как «Париж»швартуется на Гудзоне. Владельцы гордились, что у них самые длинные сходни вмире. На Зое был черный костюм от Шанель, который ей купил Клейтон передотъездом из Парижа. К тому времени мадам Шанель перебралась на улицу Камбон, иее модели выглядели более привлекательными, чем у Пуаре, хотя сама она еще небыла столь знаменита. На голове у Зои была изящная шляпка в тон костюму, волосыбыли собраны в тугой узел; поначалу шляпка казалась Зое очень элегантной,однако сейчас она почувствовала себя бедно одетой: на дамах были дорогие платьяи меха, а такого количества ювелирных украшений она не видела с тех пор, какуехала из России. У нее же было только узкое золотое обручальное кольцо,которое в мэрии надел ей на палец Клейтон.

Здесь, в отличие от Гавра, шампанское не подносили:французские корабли должны были подчиняться недавно введенному запрету наспиртное, который действовал на протяжении последних трех миль перед заходом впорт; спиртное подавали только в нейтральных водах, а на американских пароходахне подавали вовсе, что привело к росту популярности французских и британскихлиний.

Очертания Нью-Йорка совершенно потрясли Зою.

Здесь не было ни церквей, ни куполов, ни шпилей — древнегоизящества России, — ни грациозной красоты Парижа. Этот город былсовременным, живым, энергичным, и она чувствовала себя совсем юной, идя заКлейтоном к его «Испано-Сюизе».

— Ну как, малышка? — Клейтон не сводил с неесчастливых глаз, пока они не свернули на Пятую авеню и не подъехали к дому, вкотором он жил когда-то со своей первой женой. Небольшой, но элегантный дом былпостроен по проекту Элси де Волф — де Волф и жена Клейтона были близкимиподругами; по ее проекту строились дома Асторов и Вандербильтов в Нью-Йорке, атакже многие дома их друзей в Бостоне.

— Клейтон, это великолепно!

Целая эпоха отделяла их от заснеженных дорог, по которымкогда-то Зоя на тройке ездила в Царское Село. По улицам сновали пролетки иавтомобили, женщины красовались в ярких, отороченных мехом пальто, ихсопровождали высокие стройные мужчины.

У всех был радостный и возбужденный вид, и глаза у Зоизаблестели, когда она вышла из машины и взглянула на кирпичный дом. Конечно, онбыл меньше, чем дворец на Фонтанке, но, по американским стандартам, он все жебыл очень большим, а когда она вошла в отделанный мрамором холл, две служанки всерых форменных платьях, накрахмаленных передниках и шапочках взяли у неепальто. Зоя застенчиво им улыбнулась.

— Это миссис Эндрюс, — спокойно произнес Клейтон,представляя ее служанкам и пожилой кухарке, которая вышла из кухни всопровождении еще двух девушек. Дворецкий был англичанином, и виду него былочень суровый; в доме чувствовались отличительные признаки того, что такнравилось миссис де Волф: смесь французского античного стиля с модерном.Клейтон уже предупредил Зою, что она может изменить все, что захочет, —ему хотелось, чтобы она чувствовала себя здесь дома. Но ничего переделывать Зояне собиралась. Ей понравилось то, что она увидела, особенно широкие балконныедвери, выходящие в заснеженный сад. Она, как ребенок, захлопала в ладоши, и он,рассмеявшись, повел ее наверх, в спальню с розовыми атласными покрывалами напостелях и великолепными канделябрами. Была тут и специально для нее выделеннаятуалетная комната, стены которой тоже были задрапированы розовым атласом;встроенные стенные шкафы сразу же напомнили Зое комнату ее матери. Все этовеликолепие никак не вязалось с несколькими Зоиными платьями, которые служанкауже успела распаковать и повесить.

— Боюсь, прислуга ожидала большего, — засмеяласьона, переодеваясь в своей туалетной комнате к обеду.

Она только что выкупалась в роскошной мраморной ванне — нечета той, крошечной, в конце коридора, в квартирке у Пале-Рояль, которойприходилось пользоваться наравне с соседями. Все было как во сне; она даже непредставляла, насколько богат ее суженый, ее спаситель, сколь высоко егоположение в нью-йоркском обществе. По его мундиру и скромному поведению труднобыло предположить такое.

— Почему ты не говорил мне обо всем этом?

— Это бы ничего не изменило.

Клейтон знал, что она его полюбила совершенно бескорыстно, иэто тоже доставляло ему радость. К счастью, он не попался в сети к стареющимдебютанткам или дочкам подруг матери, разведенным или недавно овдовевшим,которые охотились за богатыми мужьями из благородных семей. Он прекрасноподходил для этой роли, но для Зои намного важнее было то, что он любил ее всемсердцем, что он спас ее от голодной смерти.

— Я всегда смущалась, когда рассказывала тебе о жизни вСанкт-Петербурге… Боялась, что ты сочтешь все это излишеством…

— О да, — засмеялся он, — очаровательнымизлишеством… как и моя обворожительная жена.

Она с изяществом облачилась в дорогое шелковое платье,однако Клейтон тут же вновь раздел ее.

— Клейтон!

Но она не сопротивлялась, когда он взял ее на руки и отнесобратно на постель. Они каждый вечер опаздывали к ужину — к вящемунеудовольствию дворецкого.

Слуги не питали к Зое добрых чувств, и она даже слышала, какони шепчутся у нее за спиной. Они прислуживали ей, но неохотно и при всякойвозможности упоминали его прежнюю жену. Горничная умудрилась даже оставитьжурнал «Вог» в ее туалетной комнате, раскрытый на той странице, где СесильБитон восторженно рассказывала о своем последнем платье и о приеме, который онаустроила своим друзьям в Виргинии.