— Вот именно от борьбы она и произойдёт, — ворчал профессор,— слишком много тщеславия, слишком много заседаний, воззваний, банкетов. Лавинаслов, в которой тонут остатки здравого смысла. Все эти ваши Гучковы, Львовы,Родзянки как будто пьяны властью и с трудом понимают сами, чего, собственно,хотят. Каждый слышит только себя и собой, умным, любуется. Для государства всостоянии войны это катастрофа.

— Монархия, вот наш российский позор, вот катастрофа! —звонко восклицала какая-то театральная барышня, затягивалась папироской ивыпускала клубы дыма из ноздрей.

— России нужен парламентский строй и правительство народногодоверия, — строго, с расстановкой заявляла Люба Жарская. — Монархия себяизжила. Крах её неизбежен, понимание этого объединяет сегодня все политическиепартии и направления, от либералов до социал-революционеров. Разногласиякасаются только тактики борьбы и сроков.

— В таком случае я монархист, — говорил Михаил Владимирович,— я не хочу ни с кем объединяться на основе краха и разрушения.

После таких дискуссий у него возникало гнусное чувство. Какбудто он участвовал в любительском спектакле, где все играли скверно, пьесабездарная, зрителей нет, только одни актёры, от которых тесно на сцене, и он,старый дурак, среди них, в толпе. Вот наконец упал занавес, можно выйти издушного зала. Но спектакль продолжается на улице, дома, в госпитале.

21 мая начался Брусиловский прорыв. Ураганный огонь русскойартиллерии, наступление пехоты по всему Юго-Западному фронту. Четыре армииодновременно двинулись в четырёх направлениях на хорошо укреплённыегермано-австрийские позиции и одержали блестящую победу, не дав опомниться противнику.

Прогрессивная общественность встретила эту победу холодно.Общее улучшение положения на фронте летом 1916 года приписывалось усилиямобщественных организаций. По всей России гуляли листовки и подмётные письма соскандальными разоблачениями правительства. Говорили об «измене в верхах», отайных сепаратных переговорах с противником. Чем нелепей была очереднаясплетня, тем охотней ей верили. Миф о «тёмных силах», покровительство коимоказывает сама императрица, из модной темы салонной болтовни превратился внациональную идею, объединившую чуть ли не все слои общества, включая членовимператорской семьи, бюрократию, армию.

В лазарете опять не хватало коек. Победа в Брусиловскомпрорыве стоила дорого.

— Всё рушится, все прогнило, это конец, верить нельзяникому. Болото, тёмные силы, — бормотал в бреду пехотный поручик, вчерашнийстудент, наспех обученный военному делу.

Он умирал от заражения крови. В полевом госпитале емуизвлекли из брюшины несколько осколков, привезли в Москву, но его уже нельзябыло спасти.

В солдатской палате однорукий рядовой приятным теноромрассказывал, как будто пел былину:

— Мужик весь монарший женский пол того… это самое, и царицу,и царевен, а величество папироской дымит, ничего не видит. Мужик царицеобман-траву даёт, царица царю в чай добавляет: пей, любезный друг. Он пьёт изжёнкиных белых ручек, отравы не чует, вот и стал дурачком.

Михаил Владимирович старался не слушать, не спорить, недумать, но почему-то постоянно перед глазами вставала одна и та же картина. Немецкийпогром в Москве. Май 1915 года. Тогдашний московский генерал-губернатор князьЮсупов зарабатывал популярность, демонстрируя публике свои патриотическиечувства, раздувая шпиономанию, ненависть ко всем немцам вообще и к московскимлавочникам в частности. Наслушавшись речей и слухов, пьяная толпа ринуласьграбить и убивать всех, у кого были немецкие фамилии.

Аптекарь Карл Людвигович Бреннер, старик с астмой и порокомсердца, бежал от погромщиков по Брестской улице со своей трёхлетней внучкой наруках. В аптеке искали морфий и спирт. В старика стреляли, но умер он отмгновенного инфаркта, на бегу. Упал, закрыл собой ребёнка.

Было раннее утро, Свешников возвращался из госпиталя.Извозчик, услышав стрельбу, заявил, что дальше не поедет. Профессор шёл пешкоми, свернув на Брестскую, увидел группу людей, человек пять. Они шли,покачиваясь, тяжело дыша, прямо на него. Он успел подумать о своём именномревольвере, мирно лежащем дома, в запертом ящике стола.

Спасло чудо. Одно из этих безумных звериных лиц оказалосьзнакомым. Демобилизованный после ранения солдат узнал профессора, тупоуставился на него, усмехнулся, дохнул в лицо перегаром.

— Ступай домой, доктор, а то зашибём ненароком.

Когда они прошли, Михаил Владимирович увидел в узком проёмемежду домами ноги в домашних туфлях, услышал слабый детский плач.

Князя Юсупова с поста московского генерал-губернатора сняли.Раненых вылечили, мёртвых похоронили, кого-то из погромщиков арестовали.Михаила Владимировича с тех пор не покидало чувство, что это — начало. Слишкоммного звучит речей, сеющих зерна ненависти. На тёмных грязных слухах, наобличении царской семьи проще всего сделать политическую карьеру. Войначиновных интересов может оказаться опасней и губительней для России, чем войнас внешним противником.

Банкеты давались по любому поводу, на них произносилисьречи. Общественные комитеты отстаивали своё право бесконтрольно распоряжатьсяденьгами государственной казны и военными поставками, фирмы-посредникинаживались. Через поставки в войска партий продовольствия, обмундирования,медикаментов руководство комитетов пыталось влиять на армию, на генералов. Преданностьправительству и царю считалась предательством национальных интересов. Патриот,демократ, либерал обязан был царя с царицей ненавидеть и громко эту своюненависть выражать, иначе на него смотрели косо. На фоне военных успехов лета1916 года продолжалось опасное брожение в войсках, падал авторитет всякойвласти, прежде всего фронтовых офицеров, учащались случаи неподчинения идезертирства.

Михаил Владимирович с юности обладал острой интуицией. В егопрофессии она была необходима. Но в обычной жизни летом 1916 года в центрепыльной, жаркой, вполне спокойной и сытой Москвы она сводила его с ума. Самымнадёжным лекарством была работа. Её хватало и в госпитале, и в домашнейлаборатории.

Крысу Григорию Третьему влили дозу препарата, когда животноеуже почти издохло. Пятый день Григорий балансировал между жизнью и смертью.Агапкин ухаживал за ним, как за младенцем. Крыс жил, но не молодел. Задниелапки оставались парализованными, глаза мутными.

К августу появилась возможность сделать кое-какие выводы ореакции на препарат зверьков, получивших вливание в юном возрасте. Из семиподопытных экземпляров два умерли сразу, третий старел согласно своемуреальному возрасту. Четыре выглядели явно моложе и вели себя, каккрысята-подростки.

Однажды вечером у ворот госпиталя к Михаилу Владимировичуметнулась тень.