– Значит, у нас нет причин относиться друг к другу плохо,правда? – она лукаво улыбнулась ему. – Боже милостивый, да если бы каждый флиртзаканчивался враждой, в свете все давно перестали бы даже разговаривать друг сдругом!

Элизабет сумела поставить его в такое положение, что емуоставалось либо согласиться с ней, либо признать, что она значила для негобольше, чем «небольшое приключение», и Ян понял это. Он понимал, что этадевушка обвела его вокруг пальца, однако его позабавило, как ловко она построилалогическую цепочку, чтобы вынудить его согласиться с ней.

– Флирт обычно не заканчивается дуэлью, – мягко напомнил оней.

– Я знаю, и я ужасно сожалею, что мой брат стрелял в вас.

Ян просто не смог устоять перед умоляющим взглядом ееогромных зеленых глаз.

– Забудьте, – сказал он с усталым вздохом, готовыйсогласиться на все, о чем она попросит. – Оставайтесь на семь дней. Подавивжелание закружиться от радости, Элизабет с улыбкой заглянула ему в глаза.

– Тогда, может быть, заключим перемирие на этот срок?

– С одним условием.

– С каким?

Его брови насмешливо приподнялись.

– Если вы сумеете приготовить приличный завтрак.

– Давайте вернемся в дом и посмотрим, что у нас есть. Войдяв дом, Элизабет долго смотрела на яйца, хлеб, сыр и плиту.

– Сейчас что-нибудь соорудим, – пообещала она с улыбкой,которая выдавала ее неуверенность.

– Вы уверены, что справитесь с этой задачей? – спросил Ян.Элизабет ответила такой ослепительной улыбкой, что он почти поверил, что онаумеет готовить.

– Я справлюсь, вот увидите, – храбро сказала она, повязываявокруг талии широкое полотенце.

Она так задорно посмотрела на него, что он отвернулся, чтобыне улыбнуться ей в ответ. Девушка была решительно настроена добиться успеха, ион не собирался лишать ее этой веры.

– Не сомневаюсь, – сказал Ян и вышел, оставив ее у плитыодну.

Прошел час. Элизабет, с выступившими на лбу каплями пота,схватила кастрюлю, обожгла руку, потом догадалась обернуть вокруг ручкиполотенце и таким образом снять кастрюлю с плиты. Затем разложила на большомдеревянном блюде ветчину и стала размышлять, что делать с плоским темным кускомдлиной в десять дюймов. Она точно помнила, что положила на противень четырекусочка печенья. Наконец она решила не ломать печенье на неровные куски и,аккуратно положив его в центр блюда с ветчиной, отнесла к столу, где уже сиделЯн в ожидании завтрака. Вернувшись к плите, она попыталась отодрать от днасковороды яичницу, но та никак не поддавалась, поэтому Элизабет поставила ее настол прямо в сковороде.

– Я… я подумала, может быть, вы сами положите себе, сколькозахочется, – церемонно сказала она, пытаясь не выдать своего ужаса перед тем,что она приготовила.

– Конечно, – Ян с готовностью поддержал ее светский тон. –Что у нас здесь? – осведомился он, взглянув на сковороду. Не поднимая глаз,Элизабет села напротив него.

– Яичница, – ответила она и устроила целый спектакль изразворачивания салфетки и расстилания ее на коленях. – Боюсь, что глазунья неполучилась.

– Ничего страшного.

Когда он взял лопатку, Элизабет изобразила на своем лицеясную оптимистичную улыбку и стала наблюдать, как он сначала попытался поддетьяичницу, но видя, что это бесполезно, начал просто соскабливать ее со днасковороды.

– Она немного пригорела, – зачем-то сказала Элизабет, хотяэто было и так ясно.

– Да нет, она просто намертво присохла, – поправил он ее, нопо крайней мере в его голосе не было злости. Наконец ему удалось отодрать одинкусок, и он положил его к ней на тарелку. Еще несколько минут, и он сумелнаскрести кое-что и себе.

Памятуя договор о перемирии, они принялись за еду ссоблюдением всех церемоний и формальностей. Ян протянул Элизабет блюдо светчиной и комком печенья. – Благодарю, – сказала она, взяв себе два черныхломтика ветчины. Ян положил себе три ломтика ветчины и с интересом стал изучатьплоский коричневый предмет, расположенный в центре блюда.

– Ветчину я узнал, – сказал он, – но как называется это? –спросил он, указывая на коричневый объект. – Это выглядит совсем экзотично.

– Это печенье, – объяснила Элизабет.

– А-а, – протянул Ян. – Это у него такая форма?

– Это печенье называется сковородочным, – быстро придумалаЭлизабет.

– О-о, название весьма подходящее, – согласился он.. – Онодействительно по форме напоминает сковороду.

Они замолчали и уставились в свои тарелки, пытаясьопределить, есть ли там что-нибудь съедобное, потом синхронно подцепили ломтикиветчины и впились в них зубами. В комнате раздался хруст, какой издают деревья,ломаясь пополам. Старательно избегая смотреть друг на друга и продолжаяхрустеть, они съели всю ветчину со своих тарелок. Покончив с ней, Элизабетнабралась смелости и взяла в рот кусочек яичницы.

По вкусу яичница напоминала соленую оберточную бумагу, ноЭлизабет мужественно проглотила ее. Ее желудок сжался от унижения, и комок слезподступил к ее горлу. Она ждала, что вот-вот раздастся какой-нибудьуничтожающий комментарий по поводу ее стряпни, и чем дольше он вежливо жевал,тем больше ей хотелось, чтобы он проявил свое неудовольствие. Не доев яичницу,Элизабет отложила вилку и перешла к печенью. После нескольких неудачных попытокразломить его руками, она взяла нож и попыталась его распилить. Наконец ейудалось отпилить небольшой кусочек. Она положила его в рот и попробоваланадкусить, но зубы бессильно заскользили по поверхности, не в состоянииразгрызть твердый обломок. Она увидела, что Ян смотрит на нее через стол, ипоняла, что сейчас заплачет.

– Может быть, выпьете кофе? – тонким голосом спросила она.

– Да, благодарю вас.

Обрадовавшись, что может отойти от стола и взять себя вруки, Элизабет поднялась и подошла к плите. С полными слез глазами она налила вкружку свежезаваренный кофе.

Несчастный вид Элизабет вызвал у Яна смех и желание утешитьее, но поскольку процесс жевания требовал определенных усилий, он не могсделать ни того, ни другого. Проглотив последний кусок яичницы, он наконецпроговорил:

– Завтрак был очень… э-э… сытным. Подумав, что Ян, возможно,нашел завтрак не таким уж плохим, Элизабет подняла к нему побледневшее отогорчения лицо.

– Я очень мало готовила в своей жизни, – призналась онатихим, сдавленным голосом. Он сделал большой глоток кофе и затем срасширившимися от ужаса глазами начал его… жевать.