* * *

Элизабет переехала в Вашингтон и начала работать. Еевключили в состав комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Онаочень хорошо справлялась со своей престижной работой. В поле зрения комиссиипопали несколько человек, работающих в Голливуде. Элизабет была просто вярости, выслушав показания одной довольно известной писательницы-драматургаЛилиан Хельман. Она отказалась отвечать на вопросы комиссии, мотивируя это тем,что хоть сама и не коммунистка, но ее показания могут испортить жизнь людям, скоторыми она вместе работает и которых любит. Вечером того же дня Элизабеточень долго разговаривала на эту тему с отцом писательницы. Все это онаподробно изложила в своих письмах Спенсеру, не переставая восхищаться своейработой и политической деятельностью Маккарти. В ответном письме Спенсеринтересовался здоровьем жены и ее родителей и изо всех сил старался обойтивопрос о ее работе. Он всей душой ненавидел то, чем она занималась. Она самадогадывалась, что он не одобрит ее, но искренне верила в полезность инеобходимость своей работы. Ей не хотелось заниматься ничем другим, но онапонимала – когда Спенсер вернется и снова окажется в конторе на Уолл-стрит, ейпридется жить с ним. Она надеялась уговорить его переехать в Вашингтон. А пока,в конце 1952 года, она решила сменить квартиру. На свои личные деньги онакупила дом в Джорджтауне на Энстрит и, переехав туда, оставила почти все вещиСпенсера нераспечатанными в металлических ящиках.

Этот красивый дом очень нравился ей. Рядом, на бульвареВисконсин, находились все самые лучшие магазины города. Когда у Элизабетоставалось время, они с матерью любили ходить по дорогим антикварным лавочкам.Той же зимой она прислала Спенсеру номер журнала «Люк», где поместилифотографии их нового дома. Прочитав статью, Спенсер поразился, не увидев ни наодной из фотографий ничего из своих вещей. Ему вдруг показалось, что послевойны ему некуда будет вернуться, у него нет дома. Он даже не знал, гденаходится дом, и мог представить его себе только по фотографиям в журнале. И наэтих фотографиях все выглядело таким чистым и аккуратным. И он будет любитьЭлизабет в этой аляповатой маленькой спальне, в которой она быласфотографирована? Нет, он мечтал о Кристел и о ее простенькой комнате, которуюона снимала в доме миссис Кастанья. Мысли о том, что он будет делать, когдавойна закончится, доводили его чуть ли не до отчаяния. Были ли у негокакие-нибудь обязательства перед Элизабет? Или перед самим собой? И что он вконце концов все-таки намерен делать?

Как всегда, Рождество Элизабет провела с родителями вПалм-Бич, а после опять прилетела в Токио на свидание с мужем. На этот раз емубыло страшно встречаться с ней, но он напомнил себе, что как-никак она егожена. Когда они оказались в постели, ему стоило большого труда заставить себядотронуться до нее. Она, казалось, ничего не заметила, потому что без умолкуболтала о своей работе и о Джое Маккарти.

– Почему бы нам не поговорить о чем-нибудь другом? –осторожно спросил он. Он выглядел уставшим и похудевшим, невыносимо былослушать о ее борьбе с воображаемыми коммунистами, которую они вели подруководством Маккарти. Она занималась обыкновенной работой следователя, нопослушать – так она прямо верный ангел всемогущего Маккарти. Эти ее рассказывсе больше раздражали его. Он прекрасно знал, что представляют собой настоящиекоммунисты, и он уже давно устал воевать с ними. Он пробыл в Корее почти двагода и хотел только одного – поскорее вернуться домой, но наступившее былоперемирие опять прервалось, и Спенсеру казалось, что он обречен вечно торчать вэтой чертовой Корее. А от жены так хотелось немного тепла и ласки. Но она несоздана для этого, и теперь он видел это отчетливо. Казалось, она не обращаетна него внимания, ее мысли заняты работой, друзьями и родителями. Как будто онисовсем не женаты. Он ужасно сожалел, что на ее месте не Кристел.

Когда же он попытался заговорить о войне и о том, как онразочарован в ней, она резко оборвала его, как бы давая понять, что не желаетслушать эти глупости:

– Ты и оглянуться не успеешь, как снова будешь в своейконторе на Уолл-стрит.

Сначала он ничего не ответил, но чуть позже решил высказатьсвое мнение хотя бы для того, чтобы прощупать почву:

– Не думаю, что вернусь туда.

Она, довольная, кивнула. Это очень хорошо вписывалось в еепланы. Прежде всего его надо уговорить переехать в Вашингтон. Ей там нравилось.

– Ты знаешь, в Вашингтоне много хороших юридическихфирм. Тебе наверняка там понравится, Спенсер.

– Прежде всего я хотел бы пересмотреть всю свою жизнь.– Он очень серьезно посмотрел на нее и на какую-то секунду уже почти решилсясказать ей о Кристел. Этот обман должен когда-нибудь кончиться, он уже устал отнего. Но, подумав, решил, что сейчас еще не время. Вместо этого он предложилжене погулять по улицам Токио, а заодно насладиться той роскошью, которая былак услугам постояльцев отеля «Империал».

Большинство военных встречались со своими родными на озереБива, но отец Элизабет добился для Спенсера специального разрешения и заранеезаказал им номер в гостинице. Он хотел, чтобы их свидание было на высшемуровне. Элизабет никогда не упускала случая обратить внимание Спенсера на то,как великодушен ее отец. Она не уставала рассказывать, что отец купил для ихнового дома прекрасные старинные вещи: маленький французский канделябр иперсидский ковер. Спенсера тошнило от этих разговоров. Он чувствовал себя последнимобманщиком, притворяясь, что ему это все приятно и интересно и он оченьблагодарен тестю. Теперь он понял, что может стать навсегда зависимым от этойсемейки. Его унижало, что у него нет ни таких денег, ни такой власти, как уних. Для Элизабет и ее родителей и то и другое имело очень большое значение. Ау Спенсера не было ни малейшего желания стремиться к этому. Он хотел жить своейсобственной жизнью, среди людей, которые бы его уважали. Но он не мог сейчасзаводить разговор на эту тему, когда через несколько дней ему придетсявернуться на войну в Корею. То, о чем она говорила, казалось ему совершенно неважным. Он видел, как убивают женщин и детей, он сам плакал над мертвымимладенцами, которых они находили на обочинах и хоронили. Он уже очень долго жилсреди разбившихся надежд и несбывшихся грез. Но когда он пытался объяснить ейэто, она не хотела его слушать или пропускала все мимо ушей. Она думала толькоо себе и абсолютно не желала слушать его рассказы о тех ужасах, которые емупришлось пережить за эти два года. И в конце концов он начал жалеть о том, чтовообще приехал на свидание с ней. Спенсер решил, что впредь не согласитсябольше на встречу. Он лучше встретится с ней в Штатах. Здесь же заводитьразговор не к месту и, как ни странно, слишком тяжело.

Он вернулся на фронт в еще более угнетенном состоянии, чемдо своего свидания с женой. Ему не хотелось ни с кем общаться. Эта страна иникчемность его пребывания в ней вызывали в нем ненависть и отвращение. Сначалаон попытался написать обо всем Кристел, но, перечитывая письма, каждый разрешал не посылать их. Ему казалось, что все его слова трусливы и ничтожны. Вотпочему она перестала получать письма. Время от времени он присылал ейкоротенькие послания, где писал, что все еще жив, и в конце честно добавлял,что все еще любит ее. Он не мог ни с кем общаться, даже на бумаге, даже сКристел. Он не мог описать, как невероятно устал, как страдает от дизентерии,как ненавидит царящую вокруг смерть и переживает, когда каждый день теряеткого-нибудь из друзей. В конце концов это все так измучило его, что он вообщеперестал всем писать.