– Алехино на той стороне реки, за свалкой. Если по шоссеехать, то это крюк в двадцать пять километров. Но можно пешком добежать, отмоего кафе быстрым ходом полчаса напрямик. Только зимой не дойти. Надо черезлес плюхать, а он густой, сугробов до неба навалено, да и речка до конца незамерзает, она быстрая слишком, а морозов теперь нет. Вот летом просто, потропочке до оврага, а затем вброд. Раньше, когда химзавода не было, алехинцытак на рынок шастали, а потом городок вымер, немец фабрику построил, и людей наавтобусе возить стали по шоссе. Мало кто про тропку помнит.

– Значит, зимой не пройти?

– Если снег лежит, то тяжело, впрочем, можно пробраться, дазачем? – пожала плечами Рита.

– Спасибо вам, – с чувством сказала я.

– Не за что, – ответила Маргарита.

– И последнее, не продадите мне ведро?

– Вот уж глупость придумала! – подпрыгнула Маргарита.

– Рита, вы хотите знать, кто убил Богдана?

– Ну… в принципе да, – осторожно согласилась Шпынь.

– Тогда продайте мне мусорку!

Маргарита встала и молча вышла, через пару минут онавернулась назад, грохнула на пол ярко начищенное ведро и сказала:

– Бери!

Я вынула кошелек.

– Сколько?

– Даром увози!

– Неудобно!

– На фиг оно мне, – нервно воскликнула Рита, – отпала охотаего в туалете держать. И как я не догадалась! Несчастливое оно! Стоило сюда егопринести – беды посыпались! Сначала Богдашу убили, потом замуж я неудачновыходила. На неудачу железка заговоренная, увози ее от меня!

Дом в Ложкине сверкал огнями, словно новогодняя елка. Неуспела я войти внутрь, как Маруська выскочила в холл и зашептала:

– Муся, как ты долго! Все готово.

– Что? – изумилась я.

Маруська поманила меня пальцем.

– Иди сюда!

С загадочным видом Манюня привела меня в маленькую гостиную,расположенную в дальнем конце коридора, и спросила:

– Нравится?

– Замечательно, – покривила я душой, так и не понимая,почему должна испытывать восторг.

– Как живая, да? – ликовала Маня.

– Кто? – я перестала притворяться.

– Ничего не видишь?

– Нет.

Маруська принялась демонстративно кашлять.

– Кха, кха, кха…

На пятом приступе фальшивого коклюша занавеска зашевелилась,из-под нее выползла большая улитка и медленно двинулась в противоположный уголкомнаты.

– Нашла брюхоногую! – возликовала я.

– М-да, – кивнула Маруся, – супер? Назвали ее Брунгильда!Мне имя понравилось, прикольное!

Внезапно улитка остановилась и упала на бок.

– Умерла! – испугалась я.

– Ира! – возмутилась Маруська, – сколько раз тебе говорить,не дергай леску.

– Она сама заваливается, – донесся голос домработницы.

Я завертела головой: где Ирка? Отчего ее не видно?

Драпировки на втором окне заколыхались, высунуласьрастрепанная голова Иры.

– Тама на паркете вмятина, – сообщила она.

– Пол ровный, – сердилась Маша, – ты просто резко лескуподсекаешь, а надо плавно, нежно, не по-медвежьи!

– Если я Топтыгин, то сама ее тащи, – обиделасьдомработница.

– Брунгильда неживая, – с разочарованием отметила я.

– Плюшевая, – деловито уточнила Маня, – но если Ирааккуратно за леску потянет, Дегтярев примет ее за самую всамделишную улитку!

– Не прокатит, – скривилась я, – полковник не дурак!

Маруся прищурилась.

– Муся! Если мы не станем зажигать верхний свет, включимторшер, то классно получится. Ты сначала в Брунгильде не засомневалась!

– Пока она не свалилась!

– Вот! Очки Дегтярев потерял!

– Это я их спрятала, – призналась я.

– Классно! – одобрила Машка. – Полюбуется он на улитку ивыгонит Марину.

– Она еще здесь?

– Ага, – с раздражением ответила Маня, – наглее никого невстречала! Прямым текстом ей сказала: «Убирайся прочь!» А она глазом неморгнула, развернулась и пошла наверх, как у себя дома. Ира! Лезь за занавеску,а ты, муся, тащи сюда полковника.

– Мы практически не пользуемся малой гостиной, под какимпредлогом привести сюда Александра Михайловича?

– Придумай!

– Может, перенесем спектакль в столовую?

– Нет, – отказалась Маня, – там высокие подоконники и светочень яркий. Мусечка, ты умная, сообразишь!

Как большинство людей, я легко становлюсь объектомманипуляций. Если кто-то начинает хвалить меня: «Ты храбрая, ловкая, смелая»,то я готова выпрыгнуть из самолета без парашюта исключительно ради оправданиячужих ожиданий. Вот и сейчас, услыхав про свой редкостный ум, я помчалась вспальню к Дегтяреву и толкнула дверь.

Но, невиданное дело, она оказалась запертой, я удивилась – вЛожкине не принято закрываться.

– У тебя все в порядке? – крикнула я, дергая ручку. – Чегозатаился? Ау? Отзовись! Сим-сим, откройся!

Дубовая створка слегка отошла от косяка, показалосьвостроносое личико Марины.

– Вы зачем шумите? – сделала мне замечание нахалка. – Саша отдыхает!Врач ему велел соблюдать полный покой!

В первую минуту я даже не поняла, о ком ведет речьмедсестра. Никаких Саш в Ложкине нет, но тут до меня дошло, что стольфамильярно медсестра именует Дегтярева, который всегда был, есть и будетАлександром Михайловичем.

Приступ злобы придал мне сил, я распахнула дверь и влетела вспальню Дегтярева. Полковник сидел в кресле, укутанный до подбородка в плед,все форточки оказались закрыты, в комнате царила неимоверная духота.

– Ты задохнешься! – констатировала я и живо распахнула окно.