Но то, что Вика чувствовала, лежа на песке, не было похожена те ощущения. Все ее тело кричало, что ему нужна, нужна, НУЖНА еда! Что оноиссыхает без еды и воды, что оно начинает пожирать само себя, что оно будетумирать долго и мучительно, если она, Вика, не покормит его! Встань,командовало тело, пожуй траву, раскопай песок, сделай хоть что-нибудь! Травадаст тебе сил, под песком будет пресная вода – встань, не лежи, ты же умираешь,черт возьми! Или ты не понимаешь этого? Неужели боль не говорит тебе о том, чтоочень скоро тебя не будет – скорее, чем ты думаешь!

Вика продолжала лежать неподвижно. У нее не было сил на то,чтобы встать.

Когда-то, давным-давно, когда мать будила ее в школу зимой,а за окном стояла такая плотная темнота, что по утрам не раздвигали занавески,чтобы не видеть ее, Вика просыпалась с трудом. Мать злобно кричала что-то опяти минутах, по прошествии которых Вика должна быть умыта и причесана, и онасоглашалась, закрывала глаза и в полусне видела, как она встает, идет в ваннуюкомнату, умывается и причесывается, выходит в кухню…И потому, получивболезненный тычок, выдергивавший ее из сна, Вика открывала глаза с изумлением:за что ее ругают, ведь она умылась и причесалась! И обнаруживала, что все этоей приснилось.

В такое же состояние она погружалась и сейчас. Вторая Викаподнималась, с трудом ковыляла к пальмам, разрывала руками песок – легкий,странно упругий, – и под ним проступала лужица воды, в которую медленносползали стены вырытой ямы. Вторая Вика набирала воды в горсть, выпивала, ощущаяслабый солоноватый привкус; она лежала, отдыхая, около ямки, а затем выкапывалав лесу съедобные корешки. Одного корешка хватало, чтобы утолить голод на целыйдень.

«Сказка. Какая хорошая сказка… У меня не хватит сил даже нато, чтобы доползти до края скалы, не говоря о том, чтобы вырыть яму. Но самоеглавное не в этом. Самое главное в вопросе – зачем? Что даст мне вода? Сорокдней жизни? Сорок дней я буду жить надеждой на то, что меня спасут, и сновасходить с ума от любого шороха? Нет. Ни за что. Может быть, я недостаточносильна, чтобы закончить все это так, как хотела, но я не стану продлеватьсобственные мучения. Я пройду через них один раз. Я умру здесь. Пусть я умрускоро».

Перед глазами Вики плавало жирное черное пятно, и оназаметила, что оно постепенно увеличивается. Когда Вика приоткрывала глаза,пятно несколько секунд продолжало висеть в воздухе, а затем исчезало, но стоилосомкнуть веки, и оно возвращалось. Пятно росло, словно опухоль, и Викапонимала, что скоро ничего, кроме жирной черноты, не останется перед ней.

Чтобы не сосредоточиваться на боли, она попыталась заставитьсебя думать о чем-нибудь. Пыталась вспомнить дядю Мишу, Ленку Красько,заботливого Антона Липатова, которого ласково и чуть насмешливо звалаЛипатычем… Но в голове были лишь имена, за которыми стояли блеклые образы, иВика отчетливо видела букву А с высокой перекладиной в имени Липатова, но невидела самого Антона. Она не могла его вспомнить. И Лену не могла. И дядю Мишу.

Но вместо них перед глазами неожиданно возник мальчишка – высокий,худой, с серьезными серыми глазами. Мальчишка постоял на подоконнике, затемшагнул в воздух и повис там, искоса поглядывая на нее. Вика никогда не виделамальчишку раньше, потому что книжка о Питере Пэне, которую она брала вбиблиотеке пять раз, была без картинок. Но сразу узнала его. Когда-то в детствеона мечтала о том, что в ее окно постучится именно такой мальчишка, посыплет нанее порошок, от которого она сделается невесомой, и унесет Вику на свой остров.

«Остров! – Она внутренне рассмеялась. – Вот откудавзялся Питер Пэн! Ну конечно, остров с чудесным названием Нетинебудет, где жилифеи, пираты, мальчишки и краснокожие индейцы. Нетинебудет… Я – остров. Это променя. Это меня не будет. Нет и не будет».

Нет и не будет.

Нет и…

Нет.

Когда неподалеку от нее громко, надсадно закричала птица,Вика догадалась сквозь сон, что за ней прилетела Птица Нет. Не открывая глаз –да и невозможно было их открыть, потому что жирное черное намертво слепиловеки, – она чувствовала, что Птица подходит по песку на длинных тонкихногах, наклоняется над ней, примеряется, как бы поудобнее ухватить Вику клювом.«Все равно, как, – хотела сказать ей Вика. – Унеси меня отсюда. Дажеесли мне будет неудобно, не беспокойся об этом. Просто лети».

Птица закричала снова – странная, непонятная Вике радостьслышалась в ее крике, – и тут же с берега отозвалась вторая. Откуда-тоснизу прокричала третья, еле слышно, и первая Птица ответила ей короткимвскриком.

«Как странно, – подумала засыпающая Вика, –кажется, Птица Нет была только одна… Наверное, из тех яиц, которые Питер Пэнположил в свою шляпу, уже вылупились птенцы».

Ей вдруг очень захотелось посмотреть на птенцов, которыевылупились у Птицы Нет. Но жирное черное не давало открыть глаза, и Викаосознала, что сейчас умрет, так и не увидев Птицу и ее детенышей.

Птица над ней снова вскрикнула, и на этот раз крик ее былтревожным. Два птенца не ответили.

«Я тебя увижу, – пробормотала Вика про себя, силясьоткрыть глаза, прогнать черноту. – Не тревожься, я тебя увижу»…

Черное давило на нее, пыталось расползтись по всему лицу, недавало никуда уйти от пустоты, заполняя мысли и чувства. Черное разрасталось,превращаясь в остров, вокруг которого скользили мурены. Словно маска, прижатаяк лицу, черное закрывало от Вики все вокруг и прятало ее саму. С отчаяннымусилием Вика заставила себя вспомнить Антона Липатова, и от воспоминания чернаяопухоль вдруг начала съеживаться, края ее обуглились. «Твой остров – он внутритебя, понимаешь?» – насмешливо и нежно сказал Антон, словно объяснял ребенкуочевидные вещи. И, поверив ему, Вика смогла, наконец, разлепить распухшие веки.

Ее резануло светом, и, щурясь от рези в глазах, онаразглядела над собой Птицу Нет. У Птицы было темнокожее лицо с широким носом ибольшими карими глазами, блестящими, как гладкие морские камешки. Тонкимипальцами Птица бережно ощупывала Вику.

Наклонившись над Викой и пристально глядя ей в глаза, Птицапровела пальцем по ее лбу и что-то негромко проговорила-прокурлыкала. Викаслабо шевельнула губами, пытаясь поблагодарить Птицу за то, что та прилетела,не бросила ее одну умирать на острове, и в эту секунду полубред-полусон растаялокончательно, и Вика поняла, что над ней склоняется человек, а позади негостоят еще двое – она видела их размытые силуэты. Что-то прохладное коснулось еегуб, и в рот потекла вода, густая, как молоко.

Жадно глотая воду, Вика прикрыла глаза, и обнаружила, чточерного пятна больше нет. Вместо него перед глазами повисла сверкающаязолотистая пелена. Она глубоко вдохнула и нырнула в золотое сверкание, словно вокеан.

Семь дней спустя

Бабкин вошел в палату, чувствуя себя полным идиотом,поскольку в руках у него была авоська с мандаринами. Мандарины он купил сам, аавоську раскопал в закромах своей квартиры Макар, и, несмотря на отчаянныевозражения Сергея, заставил того тащиться с авоськой.