Вернувшись домой, она на следующий день отнесла письма напочту, отправила заказным Вике и позвонила вору Мишке. Голос у того был жалкий,перепуганный. Долго разговаривать с ним Мария Ивановна не стала – видела, какстремительно убегает ее время, и жалела тратить его на вора. Она убедилась, чтовсе сделала как надо и положила трубку с чувством полного удовлетворения.

– Ну вот и все. Теперь и помирать можно, – сказалаона своему дому, в котором счастливо жила с мужем долгие годы.

И умерла на следующее утро.

Нашла ее соседка. Та же соседка потом говорила, что в рукаху покойной была фотография ее мужа – маленького лысенького человечка. Врала,должно быть: Мария Ивановна была женщиной несентиментальной. А когда остальныесоседки вспомнили, сколько лет назад помер тот самый муж – кстати, иросточка-то он был несерьезного, Марии Ивановне в пупок дышал, – так ивовсе убедились, что Клавдия Сергеевна выдумывает. Столько лет прошло… Какая ужтут фотография.

Михаил Олегович Каморкин

Подросток Миша Каморкин начал ощущать себя неудачником встарших классах школы – примерно в то же время, когда стал пользоваться успехому девочек. До того времени он был как все: симпатичный невысокий мальчишка схорошо подвешенным языком, в меру ленивый, в меру беззаботный, в меруспособный. Но к десятому классу он вытянулся, окреп за лето в деревне, и вулыбке его появилось не мальчишеское обаяние, а юношеское. Он научился насмешливоприщуриваться, отчего становился похож на популярного в то время актера, иуспешно пользовался этим приемом, а благодаря начитанности приобрел репутациюинтеллектуала, но без примеси занудства и зауми. Между девочками в классеначалась тихая невидимая борьба за внимание Каморкина.

Другой парень на его месте чувствовал бы себя прекрасно, нотолько не Мишка: он считал, что при его способностях быть всего лишь любимчикомдевчонок – очень мало. А способности у Каморкина и впрямь имелись – этопризнавали и учителя, и одноклассники. Мишка неплохо рисовал, мог лихо сбацатьлюбую популярную мелодию на гитаре или стареньком фальшивящем пианино в актовомзале, обладал прекрасной памятью, позволявшей ему легко учиться, и к тому жемог на спор сочинить стих на предложенную тему. Неудивительно, что к девятомуклассу Каморкин убедился в собственной незаурядности и ожидал, что ее признаюти остальные.

Но, к его недоумению и негодованию, роли в классераспределились так, что самым умным считался Коля Щербаков, выигрывавший однуолимпиаду за другой, «музыкантом» звали Лешку Филлипова, извлекающего звуки излюбого предмета, Серега Кривцов был общепризнанным поэтом, сочинявшим стихи дляшкольной стенгазеты, а большое будущее и вовсе пророчили маленькому незаметномуВиталику Дееву, который с шести лет играл в шахматы и регулярно пропускал урокииз-за участия в турнирах. Учителя Виталиком восхищались, а Каморкин не могпонять причин этого восхищения: сам он шахматы не любил и играть в них не умел.Получалось, что Мишке отведена не самая завидная, с его точки зрения, рольлюбимчика девчонок, а ему хотелось привлекать внимание своими достижениями, ане обаянием и шуточками.

Мишка прикладывал большие усилия к тому, чтобы выделиться,завоевать славу, однако всегда находился тот, кто был лучше и на чьем фонеКаморкин смотрелся мальчиком со способностями, не более. Он жаждал славы – аполучал лишь симпатию и уважение, мечтал о признании, но вынужден былдовольствоваться снисходительными кивками учителей и кратковременным интересом одноклассников,читавших, посмеиваясь, очередной Мишкин стих, сочиненный на спор.

По окончании школы Каморкин долго взвешивал, на какойфакультет ему поступать, и колебался между архитектурным и журналистским. Вконце концов, обдумав вопрос со всех сторон, Мишка остановился на втором:здесь-то слава ожидала его почти наверняка, причем слава, по масштабамнесравнимая с известностью даже очень хорошего архитектора. К тому же Каморкинрассуждал здраво и понимал, что художественные способности и развитое пространственноемышление еще не гарантия того, что из него выйдет отличный архитектор. Вжурналистике область приложения Мишкиных способностей была куда шире, и, необретя желаемого в одном, можно было попробовать себя в другом. Вдобавок он сдетства сочинял небольшие рассказики, пользовавшиеся успехом у родственников, ав школе лучше всех писал сочинения. Каморкин счел, что этого достаточно дляприобретения славы на выбранном поприще, и с трепетом думал о том, что спустякаких-нибудь десять лет его имя станет известным.

И ошибся. Его опять ждала роль середнячка. Другие людиполучали награды, выделялись из огромной толпы так легко, что, казалось, судьбасмеется над Каморкиным, прикладывавшим колоссальные усилия, чтобы добиться хотябы десятой доли подобного успеха. Слава ждала других – не его. При том Мишкиныобаяние, общительность и способность быстро сходиться с людьми открывали длянего многие пути, и к тридцати пяти годам положение Каморкина было завидным: онпоездил по многим странам и бывал в таких экзотических, от одного названиякоторых веяло приключениями.

Но Мишке не нужны были приключения. Экзотические страныоборачивались жарой и грязными гостиницами с омерзительными насекомыми,приключения – рабочей рутиной, а слава все не приходила. Каморкин по-прежнемубыл одним из многих. А хотел быть – единственным.

Все чаще Михаил Олегович называл себя неудачником. Времяуходило, а он не добился ничего из того, что загадывал в юности. Его статьямине зачитывались, хотя он описывал интереснейшие места планеты, а передача,которую он вел, оказалась скучной. Клеймо неудачника неумолимо проступало наКаморкине – во всяком случае, так казалось ему самому. Он со страхом со дня надень ждал, что передачу закроют, и тогда ему вновь придется искать, в чем себяреализовать, а годы уже не те, и прежний кураж начал исчезать, уступая местобеспомощности, и Михаил Олегович уже предчувствовал то время, когда неудачникомназовут его другие.

Знакомство с Генкой Шпунтиковым несколько восстановилосамооценку Каморкина, потому что в Генке он нашел то, чего не находил вдругих, – восхищение. Шпунтиков считал Михаила Олеговича талантливым,умным и никогда не скрывал, что смотрит на него снизу вверх. Каморкин так многовидел, он побывал в таких странах, о каких Генка, один раз в жизни выезжавший вБолгарию на Золотые Пески, даже мечтать не мог! И Шпунтиков не ставил подсомнение, что всего этого Каморкин добился исключительно благодаря своемуталанту. Каморкин купался в лучах его восхищения и платил Генке искреннейблагодарностью, но не мог скрыть от себя самого, что признание Шпунтикова –только жалкая пародия на ту славу, которой он ожидал, словно судьба бросилаголодной собаке вместо сытной кости корочку хлеба. Впрочем, Каморкин с горечьюучился радоваться и корочке.

Смерть Шпунтикова и собственная инвалидность, казалось,поставили окончательный крест на судьбе Михаила Олеговича, и он почти смирилсяс этим, но фотографии перевернули его мир. Они принесли то, о чем он мечтал, ирасплата за славу вовсе не казалась Каморкину чрезмерной.