Она удивленно взглянула на него:

— Где Питер? — Ее голос слегка окреп.

— Не знаю. Но мы здесь. Мы хотим, чтобы ты осталась снами.

Хироко кивнула и закрыла глаза, но тут же снова смущенноуставилась на Тадаси, словно вдруг вспомнив, кто он такой. Казалось, он оторвалее от какого-то важного дела.

— Где Тойо? — негромко спросила она немногопогодя.

— Здесь. Хочешь его увидеть?

Хироко кивнула, и Тадаси бросился за ребенком. Одна изсестер удивленно задала ему вопрос, и Тадаси объяснил, что происходит. Сестрабыла ошеломлена, но поняла, что ничего не случится: и мать, и ребенок болелименингитом.

Когда Тадаси вернулся, Хироко уже дремала, но он разбудилее. Тойо что-то лепетал у него на руках. Хироко открыла глаза, она сноваказалась растерянной и смущенной.

Тадаси осторожно положил ребенка рядом с ней. Тойо сразу жеузнал мать и заулыбался, а Тадаси сидел рядом, придерживая его. Хироко наконецпришла в себя, почувствовав близость ребенка.

— Тойо… — выговорила она, и ее глаза наполнилисьслезами, когда она перевела взгляд на Тадаси. — С ним все впорядке? — беспокойно прошептала она, и Тадаси кивнул.

— Он поправился, а теперь твоя очередь. Ты нужна намвсем.

Хироко улыбнулась, словно он сказал что-то нелепое,перебрала один за другим пальчики Тойо, повернулась и поцеловала его.

— Мой родной, — сказала она ребенку, а Тадасипожалел, что сам не удостоился таких слов. Но больше всего он мечтал, чтобыХироко осталась жива. Просить ее о большем он не мог, зато не уставал молиться.

Когда одна из сестер пришла забрать ребенка, Хироко тихобеседовала с Тадаси. Он просидел возле нее всю ночь и утро, и хотя она была ещеслишком плоха, жар понемногу, утихал. Ночь казалась обоим бесконечной, ониуспели поговорить о многом — о ее родителях и брате, о Японии, родственниках,Калифорнии, колледже святого Эндрю, но ни разу не упоминали о Питере. КогдаТадаси наконец ушел, он чувствовал, что смерть отступила.

— Если вы не побережетесь, то вскоре приобрететерепутацию святого целителя, Тадаси Ватанабе, — насмешливо заметила Сандра,провожая его до дверей лазарета. Рэйко решила позднее днем зайти к нему ипоблагодарить.

В их семье случилось три чуда. Трое ее членов пережилисмертельное заболевание, от которого в лагере погибло множество людей. Нонеделю спустя, когда Хироко сидела на кровати, держа на коленях ребенка, онапоняла, что ждать еще одного чуда было бы слишком. Такео пришел проведать еепосле разговора с Рэйко, затянувшегося на всю-ночь.

То, о чем он хотел рассказать, случилось два месяца назад,какой смысл было откладывать признание? Почему-то Такео считал себя не вправеутаивать страшную новость от Хироко. Обстоятельства, в которых он узналновость, были слишком необычными, но у Такео не возникало сомнений.

Он получил письмо от испанского дипломата, с которымвстречался несколько лет назад в Стэнфорде, — испанец был направлен настажировку от Мадридского университета. Этот человек был знаком с отцом Хироко— они встречались в Киото. Масао каким-то образом сумел передать ему весть отом, что Юдзи погиб в мае в Новой Гвинее, и дон Альфонзо сообщил об этом Хирокои ее родственникам.

Услышав эту весть, она была потрясена. Одна из сестер унесларебенка, а Хироко долго проплакала в объятиях дяди.

Они с Юдзи были так близки, Хироко с детства привыклаотноситься к нему, словно к своему ребенку. Сейчас она чувствовала себя так,будто потеряла Тойо. Такео напомнил Хироко, что у нее остался сын.

Но Хироко была безутешна. Всю ночь она провела без сна, и,увидев ее, Тадаси вспомнил, как горевал сам после смерти сестры. Утешения здесьбыли бессмысленны.

— Не могу представить себе, что, даже оказавшись дома,я больше его не увижу, — пробормотала Хироко и снова расплакалась. Тойомирно спал рядом с ней.

— То же самое было со мной после смерти Мэри, — усестры Тадаси было и японское имя, но ее привыкли звать Мэри. — Сразупосле ее смерти ее муж пошел в армию — по-моему, он обезумел от горя, потеряв ижену, и ребенка. Они поженились незадолго до эвакуации.

Сколько они все пережили! Питер и Кен воевали, защищали своюстрану. При всех бедах, трудностях и болезнях выжить в лагере было тяжело, неговоря уже о войне. Задумавшись об этом, Хироко испугалась.

— Но самое страшное, — высказал Тадаси мысль,которая вертелась в головах у всех пленников, — у нас нет выбора.

Услышав его, — Хироко поняла, что об этом она даже незадумывалась.

Теперь, после смерти брата, о родителях некому позаботиться.Они потеряли сына, и Хироко не могла не вспомнить о своем долге дочери. Впервый раз она всерьез задумалась о возвращении в Японию, ради родителей. Онарешилась поговорить об этом с Тадаси, но тот был потрясен.

Он никогда не согласился бы вернуться в разгар войны встрану, которую к тому же давно перестал считать родиной.

— Но я провела там всю жизнь, — возразилаХироко. — Я многим обязана родителям. Я не могу оставить их одних, —добавила она, тревожась за них.

— А как же твои родственники?

— Здесь я ничем не могу им помочь. В сущности, я немогу помочь никому.

— Не уверен, что гибель во время бомбежки в Япониибудет действительно помощью твоим родителям или малышу, — заметил Тадаси,желая переубедить ее.

— Я подумаю над этим, — пообещала Хироко, и Тадасивернулся к работе, молясь, чтобы Хироко отказалась от своего решения. Все онимолились, но слишком многое, чего они надеялись избежать, все-таки произошло.Им было уже трудно вспомнить, какова жизнь, если ее не переполняют горе, обидаи страх.

Жизнь в лагере стала еще тяжелее. Все лето «Молодежнаяорганизация» и «нет-нет ребята», которые отказались принять присягу в феврале,доставляли обитателям лагеря немало неприятностей. Первые угрожали тем, ктоподписал присягу, но до сих пор был в лагере, особенно молодым людям, достигшимпризывного возраста. «Нет-нет ребята» в основном действовали по ночам,выкрикивая угрозы, скандируя имена своих врагов и буквально терроризируя всех,кто их слушал. Вскоре они ввели в обиход кличку «ину», или «пес», и клеймили еювсех, кто подписал присягу, считая их презренными псами, не заслуживающимижизни. Они организовывали забастовки и акты саботажа, подстрекали недовольных кмятежам. Те, кто считал себя оскорбленными, преданными страной, в которой ониродились и которая теперь превратила их в пушечное мясо, становились легкойдобычей «нет-нет ребят», разгуливавших по лагерю и разжигавших страсти.

Они избивали тех, кто, по их мнению, слишком ревностносотрудничал с администрацией лагеря, устраивали шумные шествия, чтобы вовсеуслышание заявить о своей непреклонности и дерзости, но в результатедобивались лишь усиления напряженности. Особенное недовольство они вызывали у«преданных» японцев — поведение «нет-нет ребят» служило доказательством, чтоместо всех японцев в лагерях. Газеты хватались за каждую возможность сообщить оволнениях в лагерях, насаждали опасные для интернированных лиц представления оних. В результате волнений ссоры между «преданными» и «нет-нет ребятами»постоянно росли и приобретали все больший размах, пока в сентябре не достигликульминации — как раз когда на озеро Тьюл были переведены девять тысячдиссидентов и «предателей» из других лагерей. Прежним шести тысячам обитателейлагеря пришлось потесниться, многим семьям, выжившим в Танфоране и на озереТьюл, приказали перебираться на новые места, и это вызвало нескрываемую вспышкугнева у людей, вынужденных расставаться не только с друзьями, но и с братьями исестрами. Некоторые открыто отказались уезжать, усиливая беспорядки в лагере,вызванные главным образом настроениями его обитателей и перенаселенностью.