Даже Салли несколько раз приходила в лазарет, хотя теперь уних с Хироко было больше разного, нежели общего Постепенно им становилось всегруднее понимать друг друга. Салли проводила все время с «нет-нет ребятами», иХироко то и дело предостерегала ее, советуя не тревожить родителей. Саллинеизменно отвечала, что Хироко ей не мать и что это не ее дело. В шестнадцатьлет Салли стала сущим наказанием для Рэйко. В лагере она перестала уделятьвнимание учебе, познакомилась с ровесниками, от которых следовало бы держатьсяподальше. Ее не интересовала дружба с девушками, которые создавали кружкирукоделия или пения, Салли отказывалась выслушивать советы Хироко. Когда Хирокопопыталась объяснить, что Салли еще слишком молода, чтобы дружить со взрослымиребятами, Салли без обиняков ответила, что по крайней мере она не такая дура,чтобы заводить незаконнорожденного ребенка. С тех пор как произошел этотразговор, месяц назад, Салли и Хироко почти не разговаривали. Но Хироко жалеладевушку, зная, как она несчастлива, как боится за свое будущее. Салли не моглане заметить, каким больным выглядит ее отец. А теперь, когда заболела Тами,Салли запаниковала. Все, во что она так твердо верила, обратилось в прах. Дажебрата больше не было рядом, и Салли было не с кем поговорить, не на когоположиться, кроме десятка знакомых, которых ей не следовало бы заводить, даодного юноши из числа «нет-нет ребят», с которым она однажды приходила влазарет, навестить Тами.

— Должно быть, родителям приходится нелегко с твоейродственницей Салли, — заметил Тадаси после ухода девушки. Хирокоулыбнулась.

— Тетя считает, что у нее переходный возраст, и вскоревсе будет в порядке, — объяснила она, не сводя глаз с неподвижной Тами. Зачас девочка ни разу не пошевелилась. — По-моему, мне повезло иметьсына, — добавила она.

Ее слова не успокоили Тадаси. Все в лагере знали, что она незамужем, а воспитание ребенка без мужа вряд ли можно было назвать везением. НоТадаси никогда не осмеливался расспрашивать Хироко об отце ребенка, о том, чтослучилось. Несколько раз увидев ребенка, Тадаси решил, что ею отец не японец.Но Хироко никто не навещал, и она, похоже, не собиралась замуж.

Пока они тихо сидели рядом, беседуя о родственниках вЯпонии, Тами зашевелилась и заплакала. Ей стало так плохо, что врач решилпослать за Таком и Рэйко, и Тадаси вызвался привести их.

Они прибежали в лазарет и долгие часы провели сидя у постелиТами. К утру она крепко заснула, а жар неожиданно спал. Это было чудо, неподдающееся объяснению. Тами проболела дольше, чем кто-либо в лагере, ивсе-таки выжила. Сидя рядом с ней, отец всхлипывал и целовал ручонку девочки,благодарный богам за то, что ее пощадили. Он так обессилел, что Хироко пришлосьотвести его домой, а Рэйко осталась с дочерью. Но как только Хироко привеладядю домой и уложила его, она поняла: с ее малышом что-то неладно. Она оставилаТойо с Салли. Лоб малыша был горячим, он вертел головой и плакал. А когдаХироко попыталась накормить его, то ребенок, вместо того чтобы жадноприсосаться к груди, как делал обычно, отвернулся и снова заплакал, словночувствуя боль.

— Давно это началось? — спросила Хироко у Салли,но девушка-подросток только пожала плечами и заявила, что еще ночью с ним всебыло в порядке. — Ты уверена? — переспросила Хироко, и Саллипризналась, что ничего не может сказать. Она думала, что Тойо спит, и неподходила к нему.

Хироко с трудом сдержалась, чтобы не ударить Салли.Подхватив ребенка, она бросилась в лазарет. В четыре месяца Тойо был ещеслишком мал, чтобы пережить менингит.

Но едва увидев его, врач произнес слова, от которых у Хирокосердце ушло в пятки. Тойо заразился именно менингитом, чего Хироко опасаласьбольше всего. Его положили в изолятор, как и Тами, а Хироко устроилась рядом,не оставляя ребенка ни на минуту. Жар усиливался, малыш жалобно плакал.Прикасаясь к нему, Хироко поняла, что у Тойо опухла шея, а ручки и ножки началиболеть. У самой Хироко грудь от прилива молока стала твердой как камень, и онасидела, держа малыша на руках, и плакала, молясь, чтобы он выжил, в тысячныйраз ругая себя за то, что не сообщила Питеру о рождении сына. Что, если онпогибнет и Питер никогда не узнает о нем? Эта мысль была невыносима.

Рэйко целые ночи просиживала рядом с ней. Тами стало гораздолучше, она начала есть, болтать и играть. Вскоре ее должны были отпуститьдомой, но бедному Тойо становилось все хуже. Хироко не отходила от него ни нашаг, не позволяла никому прикасаться к малышу. Обессилев, она улеглась на полрядом с кроваткой, на татами, который кто-то принес из дома и постелил здесь.

— Не стоит этого делать, Хироко. Ты должна уйти домой ивыспаться, — настаивала Рэйко, но тщетно. Сандра, пожилая сестра, котораяприсутствовала при рождении мальчика, приходила в палату несколько раз и тожепыталась уговорить Хироко уйти. Но никто не сумел бы заставить ее броситьребенка.

Врач бывал в палате по несколько раз в день, но не замечал всостоянии ребенка никаких перемен и ничем не мог сдержать болезнь. Все, что имоставалось, — сидеть и ждать.

Тадаси тоже навещал Хироко, приносил чай, воду, иногда —фрукты, а однажды принес цветок, но подарок вышел неудачный: Хироко от горясловно обезумела Она знала, что не выживет ни дня, если Тойо погибнет. День заднем она молилась и молча звала Питера.

— Как он? — прошептал Тадаси однажды днем, придяиз большой палаты. Стояла невыносимая жара, обитатели лагеря задыхались отпыли, жалуясь на судьбу. Официально лагерь на озере Тьюл считалсясегрегационным. Через два месяца отсюда должны были перевести шесть тысяч невнушающих подозрения японцев, заменив их девятью тысячами пленников из группывысокого риска. Это значило, что в лагере вскоре станет еще многолюднее иохрана ужесточится. К ограде подвели танки, вокруг лагеря дежурили часовые.Люди с недовольством видели, как надстраивают ограду, оплетая ее колючейпроволокой. Иллюзия свободы давно исчезла, сменившись еще более строгимзаключением. Но, сидя рядом с ребенком, Хироко не вспоминала об этом.

— Кажется, ему хуже, — с отчаянием выговорилаХироко, взглянула на Тадаси и отказалась от предложенного яблока. Оназаставляла себя перекусить, лишь когда чуть не падала от голода да чтобы непропало молоко — ребенок время от времени понемногу сосал. Врачи ничем не моглипомочь ни Тойо, ни его матери.

— Он обязательно поправится, — сказал Тадаси,осторожно коснулся плеча Хироко и вышел. Всю ночь Хироко проплакала, убежденная,что ребенок погибнет. Тадаси вновь зашел к ней на рассвете. Он боялся помешатьей, но не хотел оставлять ее в одиночестве. У него была замужняя сестра,ровесница Хироко, она умерла два месяца назад от выкидыша. Тадаси недоставалоее. Почему-то воспоминания о сестре сближали его с Хироко.

Наконец он молча сел рядом, глядя на Тойо. Дыхание мальчикастановилось все тяжелее. Каждый вздох давался ему с трудом, он хватал воздухприоткрытыми посиневшими губами, но у врачей в лазарете не было кислородныхподушек.

Помочь ему было нечем. Хироко взяла его на руки, плача ипытаясь приподнять. Тадаси осторожно обтер крошечное личико губкой, смоченной вхолодной воде. За последние несколько дней мальчик страшно похудел и уже ничемне напоминал маленького Будду.