Взошло солнце, сестры обмыли Хироко, умиротворенно держащуюв руках ребенка. Каждого глубоко тронуло то, что случилось ночью.

— Тебе пришлось так тяжело, — мягко проговорилаРэйко. Хироко проявила неслыханную храбрость и силу, учитывая размеры ребенка;никто не мог поверить, что она справилась с родами сама. Хироко и вправду былаудивительной женщиной.

Молодая мать гордо прошептала своей тете, счастливо глядя наребенка:

— Он похож на Питера, верно?

Зрелище было достойно любых мук. Еще совсем недавно Хирококазалось, словно она попала под поезд, увлекающий ее за собой, перемалывающийколесами, и когда она уже думала, что умирает, ребенок появился на свет. ТеперьХироко мечтала, чтобы его увидел Питер. Рэйко вдруг поняла, что Хироко в первыйраз призналась ей.

— Надо сообщить ему, — твердо сказала Рэйко, ноХироко покачала головой.

— Он только встревожится. Я расскажу ему все, когда онвернется. — Она приняла решение уже давно. А если Питер не захочетвозвращаться к ней? Она ни за что не стала бы принуждать его — Питер былсвободен как ветер: если бы он решил вернуться к Хироко, он так и сделал бы иувидел, что она и сын ждут его. Вновь взглянув на Рэйко, Хироко решилаподелиться с ней своей тайной. Вместе они пережили этой ночью так много, иРэйко была так добра. — Буддистский священник в Танфоране поженил нас. Ябоялась, что кто-нибудь узнает об этом и накажет Питера, но этого неслучилось. — Подняв руку, Хироко показала тете узкое кольцо, и Рэйко немогла поверить, что ни разу не заметила его.

— Тебе на редкость хорошо удается хранить секреты… ирожать детей. — Рэйко велела Хироко поспать, поцеловала ее, и вскоре матьи ребенок крепко заснули. Рэйко отправилась домой, к Такео, и рассказала ему,что случилось ночью. Такео уже собирался уходить в школу, и Рэйко с ужасомпоняла, что сейчас девять часов. Ночь пролетела для нее, словно несколькоминут.

— Когда ни одна из вас не вернулась домой вчеравечером, я долго думал о том, что могло случиться, а затем решил: если бы я могчем-нибудь помочь, вы дали бы мне знать.

С ней все в порядке?

— Да, сейчас она спит, но ночью перепугала всех нас,даже врача, — покачивая головой, объяснила Рэйко. — Ребенок веситдесять фунтов. Он такой хорошенький, Так! — Рэйко печально улыбнулась,задумавшись о Хироко и Питере и долгом трудном пути, который предстоит пройтиим. — Он похож на Питера. — Одно это могло принести неприятности иХироко, и ребенку.

— Так я и думал — отцом ребенка не мог быть никто,кроме Питера. — Так и Рэйко твердо знали это. Такео радовался за молодуюпару — ее вряд ли сумели бы разлучить трудности. Хорошо зная Питера, онпонимал, как много значит для него рождение сына. — Она должна сообщитьему.

Надеюсь, она это сделает, — заметил Так.

— Она отказалась, сказала, что он тольковстревожится, — устало ответила Рэйко.

— Он должен знать, что у него есть сын. — Такулыбнулся жене, припоминая, каким праздником стало для него рождение Кена, азатем — дочерей. Он сочувствовал Хироко, жалея, что Питера нет рядом с ней, норадовался появлению ребенка. Возможно, это знамение приближающейся новой жизни,возрождения надежды.

— Она сказала, что их поженил буддистский священник изТанфорана, — добавила Рэйко, стаскивая туфли.

Ей пришлось провести на ногах всю ночь. — По-видимому,с самого мая она носит обручальное кольцо, а я ни разу не заметила его. Онанадевала кольцо вместе с другим, серебряным.

— Зато все остальное ты заметила. — Так поцеловалжену, спеша в школу. — Я зайду к ней днем. — Он направился к двери,но вдруг остановился и оглянулся на жену с теплой улыбкой. Это был счастливыйдень для них, ребенок стал благословением для всей семьи, особенно здесь, наозере Тьюл. — Поздравляю, — с улыбкой добавил он.

— Я люблю тебя, — отозвалась Рэйко, и Так поспешилпрочь со счастливым видом. Жена долго смотрела ему вслед, думая о ребенкеХироко.

Хироко провела в лазарете целую неделю, а когда с ребенкомвернулась домой, ее уже с нетерпением ждала вся семья. Она назвала малыша Тойо,и даже Кен часами играл с ним, носил на руках и пасовал, лишь когда требовалосьпоменять пеленки. Но всех перещеголял Так. Он был счастлив побыть с ребенком влюбое время, когда Хироко нужен был перерыв или сон. Так с удовольствиемвозился с малышом, который вскоре привык к нему. Ребенок редко плакал. Онбезмятежно спал на руках у Така и вспоминал о матери, только проголодавшись.

Через две недели после рождения Тойо, не выдержав угрызенийсовести, Хироко вернулась в лазарет. Малыша она взяла с собой, привязав кспине. Одна из пожилых женщин в лагере помогла ей соорудить обухимо — повязку,которую носила еще мать Хироко, чтобы удерживать ребенка на спине. Тойо сдовольным видом спал, пока мать занималась делами. Хироко еще не совсемоправилась и пока сворачивала бинты и выполняла другую несложную работу. Онапомнила об осторожности и держалась подальше от инфекционных больных — особеннопотому, что все время ребенок был рядом с ней. Тойо вскоре стал общим любимцем— крупный, толстенький, добродушный, он выглядел, как маленький Будда, нокаждый, глядя на него, замечал, что он не чистокровный японец. С каждым днем онстановился все больше похожим на Питера. Верная своему слову, Хироко написалаПитеру, но ни словом не упомянула о ребенке.

К тому времени в лагеря были посланы вербовщики, многиемужчины вызвались стать добровольцами, но «нет-нет ребята» держались твердо.Они зашли так далеко, что начали издеваться над товарищами, которые согласилисьидти в армию.

Через три недели после рождения ребенка Кен изумил всехновостью. Днем Кен побывал в здании администрации.

Два дня назад ему минуло восемнадцать лет, и, даже непоговорив с родителями, он записался в армию.

— Что?! — уставилась на него мать, не верясобственным ушам. — Мне казалось, у тебя нет желания защищать этустрану, — добавила она, размышляя, неужели Кен изменил своим принципам.Рэйко любила Америку, но не желала жертвовать сыном — она и без того принесла вжертву слишком многое.

— Я записался добровольцем в армию, — повторилКен, глядя на ошарашенных родителей. Несмотря на все его прежние протесты имуки, вызванные несправедливостью, он на время решил забыть о своих обидах итеперь, казалось, гордился собой. Ему предстояло покинуть лагерь — именно обэтом Кен и мечтал.

— Почему же ты не поговорил с нами? — оскорбленновопрошал Так. Кен так часто давал волю своему гневу и обиде, а вот теперьвступил в армию. Однако это был один из немногих способов покинуть лагерь,единственно доступный для Кена. Больше он не мог оставаться здесь. Этим днемлагерь покинули трое юношей, а еще двое вели с родителями такие же разговоры.Не то чтобы Так не гордился сыном и не был патриотом — просто случившееся сталодля него полной неожиданностью. Кен ни словом не предупредил их о предстоящемпризыве. Большинство родителей тоже оказались неподготовленными, хотя ииспытывали, чувство гордости.