В этом месяце лагерь покинуло много ребят. На прощание сродными им давали неделю, последняя ночь в семье становилась особенномучительной и трудной. Ребята делились воспоминаниями, стараясь не заплакать.

На следующий день, провожая Кена к автобусу. Так плакал нестесняясь. Ему не верилось, что Кен покидает их, но по крайней мере теперь онбыл свободен.

— Береги себя, — сдавленно говорил Так. — Незабывай, как мы с мамой любим тебя. — Как и подобало американцам, ониотдали сына родине, а сами по-прежнему оставались за колючей проволокой, какпреступники.

— Я люблю вас, — крикнул Кен с подножки автобуса,и его родители смутились. Салли и Тами плакали, Хироко боролась со слезами,укачивая на руках малыша. Она уже успела попрощаться со столькими хорошимилюдьми, как и все остальные. С некоторыми из них ей предстояло встретиться ещераз, с другими она рассталась навсегда. Автобус тронулся с места. Глядя емувслед, Хироко помолилась о том, чтобы Кен уцелел. Вернувшись в крохотноежилище, Такео снова заплакал, приклеивая к окну звезду так, чтобы видели все.

Такие звезды виднелись уже на нескольких окнах. Стоя вокругТака, все думали о Кендзи. Для них наступало тревожное время — время надежды,гордости и страха.

Вскоре после расставания они получили письмо от Кена.

Он находился в лагере Шелби, на Миссисипи, и сообщал, чтопопал в 442-й полк, в боевую команду. В команде попадалось много японцев-нисей,были и уроженцы Гавайских островов. Интересно, писал Кен, несмотря на то чтоГавайи ближе к Японии, их жителей никуда не переселяли. Письма были бодрыми ивозбужденными. Перед отплытием для солдат устроили пышную церемонию в Гонолулу,на территории дворца Иолани. Судя по письмам, которые семья перечитывала помногу раз, Кен был в восторге — и оттого, что покинул лагерь, и оттого, чтосмог исполнить свой патриотический долг. Несмотря на первое сопротивление, онуже давно смирился с неизбежным и вскоре отправил родителям свою фотографию, накоторую снялся в парадном мундире. Рэйко бережно поставила ее на стол, сделанныйруками Така, и показывала всем друзьям. Казалось, для нее эта фотография сталасвятыней, и почему-то это тревожило Хироко. Она хотела, чтобы Кен был с нимирядом, но понимала его желание воевать, защищая свою страну.

Вести от Питера стали приходить чаще. Он по-прежнемуоставался в Северной Африке — к сожалению, там же были и немцы. Из писем,несмотря на все усилия цензоров, Хироко понимала: в Африке идут ожесточенныебои. Но по крайней мере в июне Питер еще был жив, как и Кен.

В июле в лагере началась серьезная вспышка менингита.

Несколько стариков умерли первыми, дети помладше быстрозаражались и доходили до критического состояния. Матери дни и ночи сидели рядомс ними, но не могли спасти от смерти. Жизнь в лагере то и дело омрачалипохороны с непривычно маленькими гробами, которые опускали в узкие могилы,вырытые в пыльной земле. Для Хироко это было невыносимо — особенно теперь,когда она тревожилась за Тойо, еще совсем малыша. Ему едва исполнилось четыремесяца. Но однажды, жаркой летней ночью, заболел не Тойо, а Тами. Когда оналожилась в постель, ей было немного жарко, но позднее, вставая покормить сына,Хироко услышала, как Тами плачет. Хироко до сих пор кормила малыша грудью, онпостоянно был голоден. Часто ей приходилось вставать по два-три раза за ночь.

У бедной Тами начался жар, опухла и не поворачивалась шея.На следующее утро она стала бредить. Так отнес ее в лазарет и оставил с Рэйко.

Битва со смертью продолжалась много дней подряд. Большуючасть времени Тами оставалась без сознания. Отдав Тойо на попечение дяди,Хироко по очереди с Рэйко ухаживала за девочкой, иногда Такео подменялкого-нибудь из них — прикладывал к голове дочери холодный компресс,разговаривал с ней, пел песню. Так старел на глазах. Он был особенно привязан кТами, и Рэйко понимала: если Тами погибнет, вместе с ней погибнет и Так.

— Не дай ей умереть, прошу тебя… Хироко, не дай ейумереть, — однажды ночью со всхлипами взмолился он, и Хироко ласковообняла его.

— Она в руках Божьих, Так. Он позаботится о ней, надотолько довериться Ему. — Эти слова вдруг воспламенили в нем ярость.

— А Он позаботился о нас, отправив сюда? — выпалилон и тут же пожалел о собственных словах. Хироко изумилась его неожиданнойвспышке. — Прости… — хрипло пробормотал он, — мне очень жаль.

Хироко понимала его. Несмотря на все старания, жизнь влагере по-прежнему была суровой.

Вскоре состояние маленькой пациентки ухудшилось, и Хирокостала дежурить у постели Тами каждую ночь, стараясь помочь ее родителям. Онаприходила домой, только чтобы покормить Тойо, а затем снова отправляласьподменить Така или Рэйко, чтобы дать им возможность отдохнуть. Оба онивыглядели ужасно, Тами не становилось лучше. Хироко без устали ухаживала за ней— обмывала, делала компрессы, поила, а молодой фельдшер, с которым она давнопознакомилась, помогал ей. Его звали Тадаси, он прибыл со своей семьей изТанфорана. Он сильно хромал, и Хироко поняла, что он переболел полиомиелитом.Еще раньше она была поражена его внимательностью к пациентам. Год назад онЗакончил Беркли и подписал присягу не задумываясь. Но из-за хромоты попасть вармию даже не надеялся. Он был одним из немногих молодых людей, оставшихся влагере, кроме «нет-нет ребят», которые отказались подписать присягу, инедовольных, которые каждое утро маршировали на военный манер, носили эмблемына свитерах и распространенную среди них стрижку, как символы отрицания. К томувремени все, кто мог, уже ушли в армию. Но Тадаси остался и работал влазарете. — Кроме того, он был талантливым музыкантом — Хироко игралавместе с ним в оркестре. Юноша держался дружески, Хироко нравилось работать сним.

Своей живостью и усердием в работе он напоминал Юдзи.

Но особенно внимательным он был к малышке Тами, делая все,чтобы помочь ей. Хироко как-то услышала, что в Японии род, к которому принадлежитэтот высокий худощавый юноша с застенчивой улыбкой, считается очень знатным идревним. Сам Тадаси был кибей — родился в Штатах, но, прежде чем поступить вБеркли, учился в Японии.

— Как Тами? — спросил он, зайдя в палату однаждывечером. Болезнь продолжалась уже восемь дней. Другие дети либо умирали, либопоправлялись, а Тами вновь начала бредить. Заливаясь слезами. Так ушел домой сРэйко.

— Не знаю, — со вздохом ответила Хироко, не желаяпризнаваться, что они наверняка потеряют малышку.

Присев рядом с Хироко, Тадаси протянул ей чашку чаю.

Хироко выглядела совсем обессилевшей.

— Спасибо. — Она улыбнулась. Этот привлекательныйюноша казался ей совсем ребенком, несмотря на то что был старше ее на четырегода. После рождения Тойо Хироко повзрослела, а иногда даже чувствовала себясовсем старой.

— А как твой малыш?

— С ним все в порядке, слава Богу, — с улыбкойотозвалась Хироко, вспомнив о Тойо и одновременно с ужасом думая о том, чтоможет случиться с Тами.