— Приведи. Я хочу на него посмотреть.

Мельник чуть не подпрыгнул в кресле. Такого оборота он никакне ожидал. Ответив «конечно», он никого конкретно не имел в виду. Просто хотелугодить старику. Он не знал, как быть, он никогда прежде не задумывался, чтоему понадобится ассистент. Во всём, что касалось его заветной цели, онобходился без помощников, работал один и никого не посвящал в суть этой работы.

— Да, но тогда придётся все объяснять, — пробормотал он растерянно,— мне кажется, это пока рано.

— Приведи, — повторил старик, — объяснять все необязательно.

Мельник думал недели две, Агапкину не звонил, наконец,остановил свой выбор на Софи, дочери своего старого друга Димы Лукьянова.

Она была неплохим биологом, его аспиранткой. Он знал её сдетства. Тихая, трудолюбивая, довольно серенькая девочка, со среднимиспособностями. Никаких особенных амбиций. Никого лучше на роль будущегопомощника, пожалуй, не найти. Единственное, что настораживало Бориса Ивановича,— её интерес к Свешникову.

Нет, о препарате она ничего не знала, а если и встретилагде-нибудь смутные намёки на омоложённых крыс, то вряд ли отнеслась к нимсерьёзно. Усреднённое обывательское сознание не способно воспринимать такиевещи. К тому же будущий помощник — это всего лишь роль, которую ейпредназначено сыграть для упрямого старца. Подключать Софи к настоящей работеБорис Иванович вовсе не собирался.

Когда он предложил ей отправиться в гости к Агапкину, он нестал ничего уточнять. Просто сказал, что познакомился с любопытным стариканом,ста тринадцати лет от роду. Он бывший врач, несчастный, одинокий, знает ипомнит много, а рассказать некому.

Её появление вызвало у Агапкина такую бурную реакцию, что впервые несколько минут Борис Иванович растерялся. Софи, разумеется, не заметилавосторга старика, и никто бы не заметил. Со стороны могло бы даже показаться,что Федор Фёдорович вовсе не рад гостье. Но Мельник уже достаточно хорошоизучил его и сразу обратил внимание, как заблестели, ожили глаза. Лёгкийрумянец проступил на пергаментных сухих щеках и слегка изменился голос.

Впрочем, Борис Иванович довольно скоро успокоился. Он понял,что старику просто приятно общество молодой милой женщины. Он ведь никого,кроме своей грубоватой великанши сиделки, не видит. А Софи даже можно назватьхорошенькой. Просто Мельник за многие годы пригляделся к ней, не замечал этого,да и она сама как будто не замечала, как выглядит. Ужасно одевалась, носиладурацкую стрижку.

— Вам надо отрастить волосы, — заявил ей старик при первойже встрече, — вы удивительно похожи на Таню.

Мельник опять внутренне вздрогнул. Таня была дочерьюСвешникова. Борис Иванович подозревал, что в далёком прошлом Агапкин страдал отнеразделённой любви к ней. Он испугался, что старик слишком привяжется к Софи иэтой одной встречей их знакомство не ограничится.

Тут он оказался прав. Уже через неделю Агапкин потребовалопять привести её. Мельник придумывал разные предлоги, говорил, что она оченьзанята, уехала, заболела, но старик постоянно напоминал, и пришлось выполнитьего просьбу.

Впрочем, это имело свою положительную сторону. ПрисутствиеСофи развязывало Федору Фёдоровичу язык. Он увлекался сентиментальнымивоспоминаниями и случайно проговаривался, выдавал некоторые новые любопытныеподробности. Софи, разумеется, ничего этого не замечала. А Мельник моталпотихоньку на ус.

Борис Иванович слегка опасался, что Агапкину взбредёт вголову пригласить Софи отдельно, без него. Но вряд ли это было возможно.Телефонными номерами они не обменялись, во всяком случае в его присутствии, аон постоянно находился рядом.

После третьей встречи он понял: хватит, и стал приходитьодин. Агапкину говорил, что Софи звал с собой, но она отказалась, у неё сейчасбурный роман, и ей, конечно, с ними, двумя стариками, скучно.

Что касается Софи, она несколько раз мимоходомпоинтересовалась, как поживает Федор Фёдорович, как себя чувствует, но сама вгости к старцу не напрашивалась.

Контакты между Агапкиным и Софи оборвались вполнеестественно, легко, а главное, очень вовремя, поскольку именно в этот период ивозник Иван Анатольевич Зубов. В отличие от своих предшественников, он непропустил упоминание имени Агапкина мимо ушей. Одно то, что Зубов сам завёлразговор о Свешникове, значило очень много. Мельник встретил наконец настоящихспонсоров. Зубову и тем, кто стоял за ним, потребовалось лишь несколькомесяцев, чтобы не просто найти старца и узнать, кто он, а явиться к нему домой.

Борис Иванович понял: началась наконец настоящая, серьёзнаяигра. И посторонние в ней участвовать не должны.

Москва, 1917

Михаила Владимировича спасала работа. Он брался за самыебезнадёжные случаи. Он мстил смерти, сражался с ней, как с личным врагом, ипобеждал, когда никто не верил в победу. Смерть была противником коварным ибеспощадным. Он не упускал ни единого шанса бросить ей вызов.

Ему не удалось вырвать из её лап собственного сына. Онспасал чужих сыновей, братьев, отцов. Случалось, что раненого объявлялибезнадёжным, приходили к единому мнению: оперировать нельзя. Никому не нужнасмерть на операционном столе, это один из непреложных законов хирургии. Зачемрисковать репутацией? Свешников брал на себя ответственность и оперировал.Сиделки шептались, что у него заговорённые руки. Раненые требовали, чтобыоперировал именно он, только он. Это вызывало зависть. Никто из коллег не былтак удачлив и любим больными, как доктор Свешников.

Разразившаяся к началу февраля эпидемия общественного пафосане обошла стороной госпиталь. Все, от прачек до профессоров, говорили ополитике, спорили, митинговали. Лихорадка ожидания перемен вселенского масштабане щадила никого, превращала надёжных опытных врачей в болтунов и рассеянныхдилетантов, работящих аккуратных сестёр в бестолковых бездельниц.

Мытье полов, стирка белья, кипячение инструментов, сменасуден под лежачими больными, обработка ран, назначение лекарств, — всё этоказалось пошлой прозой на фоне поэтического экстаза грядущей бури.

Профессор Свешников оставался белой вороной, мрачной имолчаливой. Его категорическое неучастие в комитетах и банкетах раздражаломногих.

Госпиталь часто посещали комиссии от общественныхорганизаций. Каждый такой визит сопровождался суетой, беготнёй, наведениемвнешнего лоска. Происходил торжественный обход палат, гости снисходительно иприторно, как со слабоумными детьми, беседовали с ранеными солдатами,госпитальное начальство подобострастно улыбалось. Финалом был банкет вофранцузском ресторане поблизости. Звучали речи о скором восходе над Россиейсолнца народной демократии, о долгожданной победе над тёмными силами, онеобходимости сплотиться в едином порыве борьбы за новую, свободную,цивилизованную Россию.