Петроградский Совет издал приказ №1, который упразднилофицерские титулы. Теперь низшие чины не обязаны были исполнять приказыофицеров вне службы и отдавать честь. Фактически армией стали управлятьреволюционные агитаторы. Толпы вооружённых, разагитированных дезертиров шнырялипо городам и деревням, грабили, убивали, насиловали, жгли.

Создавались бесконечные комитеты и союзы, не прекращалисьсъезды и митинги. Керенский объезжал войска, произносил речи, выражалсожаление, что его обязанности политического и государственного деятеля непозволяют ему присоединиться к войскам и погибнуть вместе с ними геройскойсмертью. Решительный час близок. Солдаты, которых при царе заставляли рисковатьжизнью в бою, устрашая их кнутом и пулемётом, теперь готовы к высочайшей жертвево имя светлого будущего России.

Он принимался трясти руки высшим чинам, обнимать их, какбудто поздравляя офицеров с их собственным упразднением. Потом кланялся иулыбался под исступлённые солдатские овации. От возбуждения у него иногдаслучались странные припадки, вроде падучей, что вызывало у простонародной толпымистический трепет и возводило нервного адвоката в ранг пророка.

В госпитале солдаты стали требовать, чтобы офицеров клали вобщие палаты, выздоравливающие раненые создали специальный комитет «по борьбе сконтрреволюцией и офицерскими привилегиями», уполномоченные проверяли,одинаковы ли у всех еда, бинты, лекарства, не лечат ли врачи простых солдатхуже, чем офицеров. Если кто-то из низших чинов нечаянно, по привычке, отдавалчесть, его объявляли врагом народа. Случались драки. Дрались костылями,загипсованными руками. Санитары не слушались приказов. Разнимать дерущихсяприходилось сёстрам и врачам.

Эпидемия всеобщего политического пафоса перешла в эйфорию.

В Москве, в Малом театре, после каждого спектакля показывали«живые картины». Занавес поднимался под звуки «Марсельезы». Декорацияизображала лазурное небо с ярко горящим солнцем. Под солнцем женщина в русскомкостюме с разорванными кандалами, освобождённая Россия. Вокруг неё Пушкин,Грибоедов, Лермонтов, Гоголь, Некрасов, Толстой, Достоевский, Чернышевский.Здесь же сидит, скрестив руки, Бакунин, стоит Петрашевский, думает думуШевченко. Перовская в чёрном платье, среди измождённых лиц в серых арестантскиххалатах, дальше — студенты, крестьяне, солдаты, матросы, рабочие. В мундирахалександровских времён декабристы. Все победно поют «Марсельезу».

Декорации и костюмы создал художник Коровин. Россиюизображала актриса Яблочкина. Живые картины всю весну 1917 года завершаликаждый спектакль. Впереди стоял на сцене комиссар московских театров князьСумбатов-Южин. Публика неизменно рукоплескала. У многих на глазах были слёзы.

Закрывались продуктовые лавки, все длиннее становилисьочереди за хлебом и мясом, все грязнее улицы. Зато в красном кумаче и в духовыхоркестрах не было недостатка.

Агитаторы, уполномоченные Советом рабочих и солдатскихдепутатов, снабжённые мандатами, собирали толпу на митинги и демонстрации,возбуждали её речами, призывами, обещаниями, лестью. Толпа одобрительно слушалаи грызла семечки.

Михаил Владимирович обычно много ходил пешком по Москве,особенно весной. Но теперь старался не бывать на улице. Вид возбуждённых толпвызывал у него тоску и отвращение. Ещё не утихла боль после смерти Володи.Теперь к ней прибавился животный, неодолимый страх за Таню и Андрюшу, за ихбудущее, за их жизнь в стране, которая больше всего напоминала сейчас палатубуйно помешанных в доме скорби.

Он стал плохо спать, несмотря на то что глушил себя работой,доводил до крайней степени усталости. Все равно оставалось свободное время, инадо было занять его чем-то, лишь бы не выходить на улицу, не общаться слюдьми, не читать газет, листовок и воззваний, которые сыпались из окон, изавтомобилей, расклеивались на стенах домов, на афишных столбах, делали городещё грязнее и гаже.

Поддавшись уговорам Агапкина, профессор все чаще заглядывалв лабораторию.

Федор Фёдорович пробовал продолжать опыты, но понимал, чтобез профессора это бессмысленно. К тому же ему бывало неуютно в одиночествесреди стеклянных клеток с подопытными животными. Ему казалось, что ГригорийТретий внимательно на него смотрит, следит за каждым его шагом.

Упорный взгляд рубиновых глазок неприятно действовал ему нанервы.

Агапкин вообще был не в лучшей форме. Он тяжело пережилизвестие о венчании Тани и Данилова. Потребовались огромные усилия, чтобыпоздравить молодожёнов, пожать руку сопернику.

Таня переехала к Данилову на Сивцев. Без неё в доме сталопусто и скучно. Федор Фёдорович видел её только в госпитале. Но в начале апреляДанилов опять отправился на фронт. Его в любой момент могли убить, не тольконемцы и австрийцы, но и свои. Это грело Агапкину душу.

Таня вернулась домой, и всё пошло по-прежнему, будто не былоникакого венчания. Она готовилась к выпускным экзаменам, потом собираласьпоступать на медицинское отделение Высших женских курсов Герье. Прошёл апрель,май. Андрюшу хотели отправить в Ялту к тёте, но поезда ходили плохо, он осталсяв Москве.

В июне Таня успешно сдала выпускные экзамены и сталаготовиться к вступительным. Агапкин взялся помочь ей с химией, он хорошо помнилуниверситетский курс.

Когда они сидели рядом, склонившись над учебником, почтисоприкасаясь щеками и коленями, ему казалось, что сердце его лопнет от счастья.На правах учителя он мог накрыть ладонью её руку, убрать ей за ухо прядь,упавшую на лицо. Она как будто не замечала этого или делала вид, что не замечает.Только однажды, когда он почти коснулся губами её шеи, она вдруг резкоповернулась и сказала:

— Федор Фёдорович, у вас такая тяжёлая одышка, вы многокурите.

Начался душный, пыльный июль.

Ясным воскресным утром Таня вышла к завтраку в лёгкой юбке исвободной кисейной блузке. Солнце било в открытое окно, она остановилась, чтобызадёрнуть штору, и как-то так повернулась, что Агапкин, не сводивший с неёглаз, вдруг отчётливо увидел маленький округлившийся живот. «Четыре месяца, —подумал он с холодным отчаянием, — родит в ноябре».

После завтрака он поднялся в лабораторию, и опять еговстретил рубиновый немигающий взгляд. Следовало забыть обо всём и продолжатьопыты. Теперь за ними стояло не только великое открытие, которое изменит мир,но и его собственная жизнь. Между ним, доктором Агапкиным, и лабораторнымикрысами в прозрачных клетках существовала тайная связь. Он стал таким жеподопытным экземпляром, как они. У него, как у них, в центре мозга, в крошечныхизвестковых капсулах жили цисты неизвестного науке паразита.

С тех пор как прошла лихорадка, он ничего особенного нечувствовал. Выросли новые волосы, гуще и мягче прежних. Кожа стала глаже,ровнее. Исчезла лёгкая близорукость. Впрочем, перемены были стольнезначительны, что никто, кроме него самого, не заметил их.