Возьмет Ягкфи свои три световых отгула и вместе с милойзавалится куда-нибудь на Уигтэлшт Ргещк, подальше от всех. Как изрек поэт:«Ещыдууз! зуксрфтсуещвкуфь!»

Клянусь Тефалем, лучше не скажешь.

«Доктор, это случилось снова.» Генерал тяжело опустился накушетку, сцепил крепкие, узловатые пальцы и горько покачал головой.

«Да, я видел по телевизору. — Соломон Борисович сучастием покивал. — Вы располагайтесь на кушетке поудобнее, вытяните ноги.Сеанс будет долгим. Признаться, я никогда еще не встречался с такимголоволомным случаем. Разве что в восемьдесят втором, когда еще работал в сферепсихотерапии. У одной пациентки наблюдался странный синдром. Очень любилапринимать гостей. Целый день провозится у плиты, наготовит всяких разносолов, аперед тем как подавать на стол, вдруг ощущает непреодолимый позыв плюнуть вкаждое блюдо. И плевала, ничего не могла с собой поделать. Потом выяснилось,что, когда она была грудным младенцем, ее мать всякий раз перед кормлениемплевала себе на сосок — ей казалось, что так гигиеничней. Представляете?Тогда-то я и решил заняться психоанализом. Чтобы докопаться до сутипроблемы, я должен вскрыть корневую систему вашего патогенногобессознательного, выявить парадигму невротической симптоматики. Вырациональный, зрелый, волевой человек. Ваша странная аномалия безусловно носитаффектный характер и сублимирует некий разрушительный позыв. Расскажите, какэто произошло на сей раз».

Генерал тяжело вздохнул и стал рассказывать. Шел митинг протестапротив антинародного режима. Речь была подготовлена заранее. Он собиралсяговорить о катастрофической бездуховновсти неокомпрадорской буржуазии. Вдруг,когда по конспекту следовало повернуть к идее человеколюбия и соборности, онни к селу ни к городу, глядя прямо в нацеленные телекамеры, выкрикнулзлополучную фразу: «А виноваты во всем жиды! Хороший жид — мертвый жид!» и этоуже в третий раз за минувший год…

Безумно стыдно. Не говоря уж о том вреде, который наносятэти безобразные припадки народно-патриотическому делу. Некоторые товарищи вновьпоставили вопрос об исключении генерала из партии — и если б не боевые заслуги,если б не четыре боевых ранения, полученных в боях с афганскими сионистами, товыгнали бы с треском и позором. Зиновий Андреевич выручил, опять взял напоруки, но при расставании руки не подал. И пришлось проглотить.

Закончил генерал на молящей ноте, в обычной жизни совершенноему несвойственной: «Помогите, доктор. Спасите меня. Сделайте что-нибудь! Этокак мина замедленного действия — никогда не знаешь, когда прозойдет взрыв. Аможет быть, меня прозомбировали тайные враги России? Или я сумасшедший?»

Соломон Борисович выслушал внимательно, строча золотым«паркером» в блокноте. «С психическим здоровьем у вас, милейший, все в полномпорядке. А зомбирования никакого не существует. Чушь это все, враки. Тутдругое: истинная причина вашей спонтанно проявляющейся юдофобии полностьювытеснена в подсознаие. Работа психоаналитика — помочь вам в локализациитравматического очага. Давайте искать вместе. Будем постепенно двигаться впрошлое. Если понадобится, дойдем хоть до эпохи еврейско-монгольскогоига. — Доктор коротко улыбнулся, давая понять, что шутит и что так далеков историю забираться не придется. — Ваши приступы — классическоепроявление PSTD.» «Что?» — приподнялся генерал, решивший, что не дослышал.«Лежите-лежите. У вас post-traumatic stress disorder. Посттравматическийсиндром. Где-то в вашем прошлом таится психическая травма, связанная с евреями.Вы готовы вскрыть механизм своего подсознания? Предупреждаю, что дело этонеприятное и даже страшное. Никогда не знаешь, что может выплыть.» «Я неробкого десятка,» — улыбнулся генерал, но от слов психоаналитика по сердцупробежал холодок. «Тогда приступим. — Соломон Борисович включил магнитофон. —Начнем с современности — так уж, для порядка. Скажите, много ли среди вашихсоратников евреев?»

Генерал удивился. Ему никогда не приходило в головуразличать людей по национальному признаку — был бы человек хороший. Даи партия, к которой он принадлежал, отстаивала интернационализм и твердодержалась ленинско-павловских принципов (в смысле, не принципов академикаПавлова, а принципов Павла, для которого несть ни иудея, ни еллина).

«Право, не знаю. Может быть, московский гауляйтер Ампиров? Вего внешности есть что-то семитское». «Он не уводил у вас жену? Не делалскрытых гомосексуальных намеков? Не вызывал в вас тайного мазохистского илисадистского влечения? Прошу говорить совершенно откровенно — не нужно ничегоскрывать».

«Господь с вами! — даже растерялся генерал. — Унас с Ампировым добрые товарищеские отношения». «Может быть, в вашей жизникогда-либо прежде имела место личная драма, в которой был повинен еврей?» «Данет же, уверяю вас! Разве что в Афганистане, когда душманы и зеликманывзяли меня в плен. Они грозились сделать мне обрезание, но я убил часовогои бежал». «Стало быть, вы выплеснули фрустрационный импульс на часового. Нет,это не та травма, которая нам нужна».

Соломон Борисович задумался.

«Хорошо, давайте двигаться дальше в прошлое. Вам, вероятно,пришлось немало хлебнуть с пятым пунктом во времена брежневизма?» «Как всем.Долго не выпускали в загранкомандировки, и в партию из-за национальностиприняли только с шестого раза. Но это в порядке вещей — такое уж было время. Яотносился с пониманием, и зла на евреев не держу, честное слово».

Он вспомнил, как в шестьдесят седьмом его бессовестнозавалили на вступительных экзаменах в Военно-политическую академию. ФимкаГурвич, отличный парень, после шепнул: «Ты, Алик, не виноват — просто квоту русскихна этот год уже набрали». И еще потом, в семьдесят восьмом, когда из генштабабезо всяких объяснений вдруг перевели в Вычегду, начальник отдела генералШмуэльсон по секрету сказал: «Ты замечательный работник, но я ничего немог сделать. Сказали на парткоме: у тебя в отделе и так двое русских.Не Селедкина же мне гнать — у него жена парализованная».

«Нет, — решительно сказал генерал вслух. — Ерундавсе это. Я всегда говорил, что целеустремленный человек сумеет пробиться,несмотря на пятый пункт. И пробился. Как видите, я генерал-полковник, хоть истопроцентный русак. Отец — Емельян Патрикеевич, мать — Арина Святогоровна».

Врач проницательно посмотрел генералу в глаза. «Я вижу, чтовы говорите правду. Ладно, тогда давайте двигаться дальше, в пятидесятые. Времябыло трудное, борьба с космополитизмом, дело русских врачей-вредителей.Наверняка это коснулось и вашей семьи?» «Конечно, коснулось. Но меньше, чемдругих. Дедушке-профессору пришлось, конечно, посидеть, но недолго. Бабушкеоднажды на рынке плюнули в лицо. Меня в училище обзывали „наймитом мировогославянства“ и раз пытались устроить темную, но я сумел постоять за себя».«Значит и тут ничего… а где вы были во время войны?» «В оккупации, мыже со Смоленщины. Но я был совсем маленький, ничего не помню».