Голландская служба надежд не оправдала. Сначала ихнидерландские высокомогущества платили наемникам исправно, но когда война сангличанами закончилась, а сухопутные сражения с французами поутихли,вюртембергские мушкетеры оказались не нужны. Кто перешел служить к полякам, кток шведам, а Корнелиус всё маялся в Амстердаме, проживал последнее.

И то сказать, настоящей войны давно уже не было. Пожалуй,что и совсем кончились они, настоящие войны. Десять лет, с безусого отрочества,тянул фон Дорн солдатскую лямку – простым рейтаром, потом корнетом, два годатому наконец выкупил лейтенантский патент – а всё выходило скудно, ненадежно,да и ненадолго. Два года послужил французам, полгода мекленбургскому герцогу,год датчанам, после шведам – нет, шведам после датчан. Еще вольному городуБремену, польскому королю, снова французам. Попал в плен к голландцам, повоевалтеперь уже против французов. На лбу, возле левого виска полукруглая отметина: вбою под Энцгеймом, когда палили из каре по кирасирам виконта де Тюренна,раненая лошадь билась на земле и ударила кованым копытом – чудо Господне, чточереп не расколола. Дамам Корнелиус говорил, что это шрам от стрелы Купидона,девкам – что след от кривого турецкого ятагана.

Вот куда бы податься – к австрийцам, с турками воевать. Ктакому решению стал склоняться храбрый лейтенант на исходе третьего месяцабезделья, когда долги перевалили за две сотни гульденов и стало всерьезпопахивать долговой ямой. Уж, кажется, немолод, двадцать шестой год, а ниславы, ни богатства, ни даже крыши над головой. В Теофельс, к старшему брату,не вернешься, там лишнему рту не обрадуются. У Клауса и без того забот хватает:надо замок чинить, да старую, еще отцовскую ссуду монастырю выплачивать.

Только где они, турки? До Вены добираться дорого, далеко, ину как вакансии не сыщется. Тогда хоть в монахи иди, к брату Андреасу – он изфон Дорнов самый умный, уже аббат. Или в аманты к какой-нибудь толстой, старойкупчихе. Хрен горчицы не слаще.

И тут вдруг сказочная улыбка Фортуны! В кабаке на Принцевомканале подсел к столу солидный человек, назвался отставным полуполковникоммосковитской службы, господином Фаустле. Оказался почти что земляк, из Бадена.Послужил царю четыре года, теперь вот едет домой – хочет купить дом с садом ижениться. До Амстердама герра Фаустле милостиво довез русский посланник фюрстТулупов, который отряжен в Европу вербовать опытных офицеров для русской армии.Жалованье платят не столь большое, но зато исправно. Выдают на дорогу щедрыекормовые, сто рейхсталеров, а по приезде еще и подъемные: пятьдесятрейхсталеров серебром, столько же соболями и пять локтей тонкого сукна. Главноеже – для человека отважного и предприимчивого, который хочет составить своесчастье, эта азиатская страна открывает поистине безграничные возможности.Полуполковник объяснил, где остановился русский фюрст, заплатил за вино ипересел к другому столу – разговаривать с двумя голтшинскими драгунами.Корнелиус посидел, подумал. Крикнул герру Фаустле: «А с турками царь воюет?»Оказалось, воюет – и с турками, и с татарами. Это решило последние сомнения.

Ну а уж когда Корнелиус увидел московитского посланника впарчовой, расшитой драгоценными камнями шубе, в высокой шапке из великолепныхсоболей (каждая такая шкурка у меховщика самое малое по двести рейхсталеровидет!), то уже боялся только одного – не возьмут.

Ничего, взяли. И условия заключил в самом лучшем виде: к старейхсталерам подорожных и подъемным (не соврал полуполковник, всё точно исеребро, и соболя, и сукно) еще жалованья одиннадцать рублей в месяц дакормовые. Срок контракта – четыре года, до мая 1679-го. Для пущей важности ичтоб был маневр для торга, фон Дорн потребовал капитанского чина, зная, что безпатента не дадут. Дали! Был лейтенант – вечный, без надежды на выслугу, атеперь стал капитан мушкетеров. Посол сразу и бумаги выправил на новое звание,с красными сургучными печатями, честь по чести.

До Риги новоиспеченный капитан доплыл на рыбацкой шнеке –Польшу лучше было объехать стороной, потому что могли припомнитьпозапрошлогоднее дезертирство из полка князя Вишневецкого. Весь пропах селедкой,зато вышло недорого, всего шесть рейхсталеров.

В лифляндской столице, последнем европейском городе, запассявсем необходимым, чего в Азии было не достать: толченым мелом для чистки зубов(их замечательная белизна принесла Корнелиусу немало галантных побед); неновым, но еще вполне приличным париком (цвет – вороново крыло); батавскимтабаком; плоской, удобной блохоловкой (вешается наискосок, подмышку). Ждатьпопутчиков не стал – у капитана фон Дорна английский мушкет, два нюрнбергскихпистолета и толедская шпага, лесных разбойников он не боится. Отправился крусской границе один.

Дорога была скучная. На пятый день достиг последнегошведского поста – крепостцы Нойхаузен. Лейтенант, проводивший фон Дорна допограничной речки, показал направление: вон там, за полем и лесом, в двух споловиной милях, русская деревня Неворотынская, названная так потому, что умосковитов тут всего два поселения, и второе называется Воротынская, посколькупринадлежит стольнику Воротынскому. Вот вам пример того, как глупы и лишенывоображения эти чесночники, сказал лейтенант. Если бы здесь была еще и третьядеревня, они просто не знали бы, как им решить такую головоломку.

«Почему чесночники?» – спросил Корнелиус. Лейтенантобъяснил, что русские начисто лишены обоняния. При нездоровом пристрастии кмытью (моются чуть ли не раз в месяц, что, впрочем, скорее всего объясняетсяраспущенностью, ибо бани у них для мужчин и женщин общие), московиты совершенноравнодушны к дурным запахам, а главная их пища – сырой лук и чеснок.

Корнелиуса это известие нисколько не расстроило. Всякий, ктоподолгу сиживал в осаде, знает, что чеснок очень полезен – хорош и от скорбута,и от опухания ног, и даже, сказывают, от французской болезни. Пусть русскиеедят чеснок сколько им угодно, лишь бы жалованье платили в срок.

* * *

Он переправился через речку вброд, проехал с полмили, ииз-за кустов выскочила ватага: один толстый, со свинячьим багровым рылом сиделна лошади, еще четверо трусили следом. Все были в длиннополых зеленых кафтанах,изрядно засаленных, только у конного кафтан был целый, а у пеших в дырьях изаплатах. Корнелиус испугался, что разбойники, и схватился было за седельнуюкобуру, но сразу же сообразил, что лихие люди в мундирах не ходят. Стало быть,пограничная стража.

Трое солдат были с алебардами, один с пищалью. У офицера набоку висела кривая сабля. Он грозно сказал что-то, налегая на звуки tsz, tch иtsch – будто на гуся зацыкал. О смысле сказанного можно было догадаться и безперевода. Что за человек, мол, и какого черта топчешь землю великогомосковского царя.