— Не знаешь, кто это? — спросила она у дежурнойсиделки, поднося трубку к уху. По счастливому стечению обстоятельств работы вотделении было немного, и Алекс могла позволить себе немного поболтать. Носиделка пожала плечами.

— Внутренний вызов, — сказала она, и Алекс поняла,что это не может быть Куп. Скорее всего, звонил кто-то из коллег, которомупонадобился совет или консультация.

— Доктор Мэдисон слушает, — сказала онаофициальным «служебным» голосом.

— Не может быть! — Мужской голос в трубкепоказался ей знакомым, но она никак не могла сообразить, кто это может быть.

— Кто это? — спросила она, начиная сердиться.

— Это Джимми. Джимми О'Коннор. Я приехал, чтобы сдатьанализы, и решил тебе позвонить. Или ты занята?..

— Нет, не занята. Ты попал в удачное время. Боюсьсглазить, но у нас за весь день не было ни одного серьезного случая. Ты где? Вкаком отделении?.. — Алекс была искренне рада его звонку. Она до сих порпомнила их разговор у бассейна, который неожиданно получился таким откровенными доверительным. Джимми всегда был ей симпатичен, и она всем сердцемсочувствовала его горю. Алекс была уверена, что Джимми нужны друзья, которыемогли бы вытащить его из пучины отчаяния, и она сама готова была стать для неготаким другом. Чужая беда всегда вызывала в ней сочувствие, и Алекс казалось,что вместе с Марком они сумеют помочь Джимми.

— В лабораторном корпусе. — Эти слова прозвучалинемного подавленно, и она решила, что с его здоровьем что-то неладно. Стресс,угнетенное состояние, тоска могли стать питательной почвой для серьезногонервного расстройства.

— Если хочешь, можешь зайти ко мне, — предложилаона. — Мне нельзя отлучиться с этажа, но если с желудком у тебя все впорядке, я могу угостить тебя нашим местным кофе.

— С удовольствием, — тотчас ответил Джимми. Начто-то подобное он надеялся, когда решился позвонить Алекс.

Сначала он не хотел отрывать ее от работы, но какая-то силазаставила его подойти к местному аппарату и набрать номер отделениянеонатальной терапии.

Алекс объяснила Джимми, как ее найти. Через несколько минутон уже вышел из лифта и помахал ей рукой. Алекс в это время разговаривала помобильному телефону с женщиной, которая несколько часов назад забрала своегомладенца домой. У них все было хорошо, и Алекс была в хорошем настроении. Этогомалыша они выхаживали целых четыре месяца и все-таки сумели добиться полногоизлечения.

— Так, значит, здесь ты творишь свои чудеса? —спросил Джимми, когда она подошла к нему, и с восхищением оглянулся посторонам. За стеклянными стенами стояли в ряд так называемые «инкубаторы» —воздушные колокола для младенцев, операционные камеры, электрокардиографы идругая современная медицинская техника, вокруг которой суетились врачи вкомбинезонах и марлевых повязках.

Такая же марлевая повязка болталась на шее Алекс вместе состетоскопом, а из кармана торчал ланцет. Джимми проникся к Алекс еще большимуважением и в общем-то был не так уж не прав. Работа Алекс была гораздо сложнееи ответственнее, чем простое хирургическое вмешательство, хотя бы потому, чтоименно ей приходилось решать, нужно ли оперировать младенца или можно обойтисьбез травмирующего воздействия. К счастью, Алекс почти никогда не ошибалась вопределении диагноза и метода лечения и заслуженно пользовалась авторитетом вотделении.

— Я рада, что ты заглянул, — сказала она, проводивДжимми в свой крошечный кабинетик, где стояли только неубранная раскладушка инизенький шкаф с картотекой, на котором она при случае наскоро обедала. Сродителями своих маленьких пациентов Алекс встречалась обычно в комнатеожидания.

— Кстати, с тобой все в порядке?

— Абсолютно. А что? — удивился Джимми.

— Тогда зачем же ты приходил в лабораторию?

— Ах это… Обычная проверка. Ведь я работаю с детьми,поэтому каждый год мне приходится проходить полное медицинскоеосвидетельствование на предмет отсутствия у меня туберкулеза, сифилиса,дизентерии и других страшных болезней. В этом году я не сдал вовремя анализы, ив конце концов мне сказали, что отстранят меня от работы до тех пор, пока я неполучу сертификат о здоровье. И вот я здесь, убил на рентген и анализы всеутро. Теперь мне придется работать в субботу, чтобы наверстать то, что я неуспел сделать сегодня.

— Я сама часто оказываюсь в подобном положении, —улыбнулась Алекс. — А чем именно ты занимаешься? — спросила она,вручая Джимми кружку с кофе.

— Чем именно я занимаюсь?.. — повторил Джимми иотпил кофе. — Разлучаю детей с родителями, которые колотят их почем зря.Спасаю девочек и мальчиков, которых насилуют собственные отцы, дяди и старшиебратья. Я отвожу в пункт первой помощи малышей, с ног до головы покрытыхсиняками и сигаретными ожогами, и разговариваю с матерями, которые настолькозамучены и запуганы жизнью, что срываются из-за пустяка и вымещают на детяхсвои неудачи и страхи. Еще я отправляю на лечение одиннадцатилетних наркоманови девятилетних проституток, выколачиваю из нашей социальной службы дополнительныепособия для многодетных, иногда просто пинаю мяч на пустыре с компаниеймальчишек, которым нечем заняться и которых дома ждет пьяный отец илиистеричная мать, готовая изуродовать своих детей только потому, что их у неесемеро и ей нечем их кормить. Вот чем я занимаюсь, Алекс…

В принципе, моя работа не слишком отличается от твоей…

Мы оба пытаемся что-то изменить; иногда у нас получается,иногда нет, и тогда мы жалеем об упущенных возможностях и сетуем на собственноебессилие. Разве не так?

Алекс молча кивнула. Она представляла работу Джимминесколько иначе и была потрясена его мужеством и упорством не меньше, чем он —ее мастерством и медицинскими познаниями.

— Я бы, наверное, так не смогла, — проговорила онанаконец. — Видеть такое каждый день, это… свыше человеческих сил… обычныхчеловеческих сил. Наши пациенты попадают к нам, проигрывая жизни всего одно, отсилы два очка, и наша задача состоит в том, чтобы помочь им сравнять счет. Нотвоя работа… Я думаю, что, если бы я видела хотя бы одну сотую часть того, счем ты сталкиваешься каждый день, я бы навсегда разочаровалась в человечестве.

— Самое смешное, — сказал Джимми, и ей показалось,что он действительно сдерживает смех, — что на самом деле эта работа — каки твоя, впрочем, — учит любить людей. — Он глотнул еще кофе ипоморщился. Кофе здесь был еще хуже, чем тот, который Джимми пил у себя вофисе, хотя представить такое было нелегко. — И еще она дает надежду.

Она заставляет тебя верить, что рано или поздно что-тоизменится к лучшему, и иногда такое действительно случается. Как правило, этогохватает, чтобы не сломаться. Ведь твои личные чувства никого не касаются. Тебяникто не держит, но ты знаешь: если ты уйдешь, ситуация станет еще хуже. Незнаю, кем надо быть, чтобы уйти, зная, что означает это «хуже» для детей, скоторыми мы работаем… — Он не договорил. Алекс встретилась с ним взглядом, иДжимми слегка кивнул.