Эраст Петрович шёл домой медленно, потому что смотрел не подноги, а вверх, любовался астральной иллюминацией. Особенно красиво лучиласьодна звезда, разместившаяся у самого края небосклона. Её свет был голубоватым ипечальным. Знания титулярного советника по части светил и созвездий былискудны: он умел распознавать лишь двух медведиц, Большую и Малую, поэтомуназвание голубой искорки оставалось для него загадкой. Фандорин решил: пускайэто будет Сириус.

Настроение у вице-консула было ровным и безмятежным. Чтосделано, то сделано, теперь ничего не изменишь. Начальник следствиябесцеремонно и с умыслом нанёс оскорбление Закону: помешал работе полиции ипомог скрыться человеку, подозреваемому в тяжком государственном преступлении.Если Сэмуси уйдёт от Масы и Сироты, останется лишь одно – признаться, а вследза тем позорная отставка и, вероятно, суд.

Войдя в свою пустую квартиру, Эраст Петрович снял сюртук,брюки, в одной рубашке сел в гостиной. Свет зажигать не стал. Некоторое времяспустя вдруг щёлкнул пальцами, словно ему в голову пришла какая-то удачнаяидея, но результат озарения был странен: Фандорин всего лишь надел на волосысеточку и стянул наусником верхнюю губу, предварительно подкрутив усикищипцами. Бог весть, зачем он всё это проделал – ложиться в постель молодойчеловек явно не собирался, даже в спальню не входил.

С полчаса титулярный советник просидел в кресле безо всякогосмысла, вертя в руках незажженную сигару. Потом позвонили в дверь.

Эраст Петрович кивнул, будто именно этого и ждал. Вместотого чтобы натянуть брюки, сделал нечто противоположное – снял рубашку.

Колокольчик затрезвонил снова, уже громче. Вице-консул неспеша вдел руки в рукава шёлкового халата, завязал пояс с кистями. Встал передзеркалом, изобразил зевок.

Лишь после этого, наконец, зажёг керосиновую лампу инаправился в прихожую.

– Асагава, вы? – спросил он заспанным голосом,увидев за порогом инспектора. – Что стряслось? Я отпустил слугу, поэтомусам… Да что вы з-застыли?

Но японец не вошёл. Он отрывисто поклонился и срывающимсяголосом произнёс:

– Мне нет прощения… Мои люди упустили Сэмуси. Я… Мненечего сказать в своё оправдание.

Свет лампы падал на несчастное лицо Асагавы. Потерянноелицо, подумал Эраст Петрович, и ему сделалось жалко инспектора, для которогопотерять лицо перед иностранцем наверняка было вдвойне мучительно. Однакообстоятельства требовали жёсткости – иначе пришлось бы вступать в объяснения инеминуемо лгать.

Вице-коснул мысленно досчитал до двадцати, потом, не говоряни слова, захлопнул перед носом у японца дверь.

Теперь можно было идти в спальню. От Масы и Сироты раньшеутра вестей не будет. Неплохо бы хоть немного поспать – завтра, вероятно, будетнапряжённый день.

Но возбуждение улеглось ещё не вполне. Чувствуя, что сразууснуть не удастся, Фандорин взял в гостиной второй том «Фрегата Паллада» –самого лучшего чтения на сон грядущий.

Газовый рожок в спальне зашипел, но не зажёгся. ЭрастПетрович не удивился – газовое освещение в Йокогаме появилось недавно иработало не идеальным образом. На такой случай у кровати имелся подсвечник.

Молодой человек в кромешной тьме дошёл до столика, нащупалспички.

Комната озарилась мягким, подрагивающим светом.

Фандорин скинул на пол халат, обернулся и вскрикнул.

В постели, опершись о подушку локтем, лежала О-Юми исмотрела на него неподвижным мерцающим взглядом. На спинке кровати, в ногах,висели платье, лиф, шёлковые чулки. Из-под сползшего одеяла ослепительно белелокруглое плечо.

Видение приподнялось, отчего одеяло соскользнуло к поясу,гибкая рука дотянулась до канделябра, поднесла его к губам – и снова сталотемно.

Эраст Петрович чуть не застонал – исчезновение прекраснойхимеры отозвалось в нем пронзительной болью.

Он осторожно вытянул руку, боясь, что не найдёт во тьменичего кроме пустоты. Но пальцы коснулись горячего, гладкого, живого.

Хриплый голос сказал:

– Я уж думала, ты никогда сюда не войдёшь…

Зашелестела простыня, нежные, но удивительно сильные рукиобняли Фандорина за шею, притянули к себе.

У Эраста Петровича бешено застучало в висках от аромата кожии волос.

– Откуда вы… – прошептал он, задыхаясь, и не закончил –горячие губы закрыли ему рот.

Больше в спальне не было произнесено ни слова. В мире, кудаутянули титулярного советника мягкие руки и благоуханные губы, никаких слов несуществовало и существовать не могло, они только помешали бы, разрушивколдовство.

После недавнего калькуттского приключения, повлекшего засобой опоздание к пароходу, Эраст Петрович считал себя опытным, видавшим видымужчиной, однако в объятьях О-Юми он чувствовал себя не мужчиной, а каким-тоневиданным музыкальным инструментом – то чарующей флейтой, то божественнойскрипкой, то сладостной свирелью, и волшебная исполнительница виртуозно играласразу на них на всех, поверяя земной алгеброй небесную гармонию.

В кратких антрактах опьяневший вице-консул пытался что-толепетать, но ответом были лишь поцелуи, лёгкие касания, тихий смех.

Когда в окно стали проникать серые полоски рассвета,Фандорин невероятным усилием воли полувынырнул из дурмана. Сил хватило на один-единственныйвопрос – самый важный, всё прочее не имело значения. Он взял её ладонями зависки – так, чтобы огромные, наполненные таинственным светом глаза были совсемблизко.

– Ты останешься со мной?

Она покачала головой.

– Но… но ты придёшь ещё?

О-Юми тоже взяла его за виски, сделала лёгкие круговыедвижения пальцами, чуть надавила, и Фандорин моментально уснул, сам этого неощутив. Просто упал в глубокий сон и не почувствовал, как её руки, нежнопридерживая, кладут его голову на подушку.

В этот миг Эрасту Петровичу уже снился сон. Будто он мчитсяна голубой, сияющей ледяным блеском колеснице прямо по небу, поднимаясь всёвыше и выше. Его путь лежит к звезде, которая тянет навстречу алмазному экипажусвои прозрачные лучи. Мимо проносятся мелкие золотые звезды, обдавая лицосвежим морозным ветром. Эрасту Петровичу очень хорошо, и он лишь помнит, что нив коем случае нельзя оглядываться назад – упадёшь и разобьёшься.

А он и не оглядывается. Мчится вперёд и вверх, навстречузвезде.

Звезда зовётся Сириус.

Светит, не зная

Собственного имени,

Звезда Сириус.