– … Его превосходительство возражает господинукомиссару, что ждать ночи незачем, – бубнил Фандорину на ухо верныйпереводчик. – Погода ожидается ясная, луна почти полная, и поля будут, какзеркало – каждую тень видно издалека. Днём лучше. Можно подобраться к холму подвидом крестьян, занимающихся прополкой.

Полицейские чины одобрительно загудели, соглашаясь. Сугаснова заговорил:

– Его превосходительство говорит, что ударных группбудет две, в каждой всего по два человека. Больше нельзя – подозрительно.Остальные участники операции должны держаться от холма на расстоянии и ждатьсигнала. После сигнала бежать прямо по воде, уже не соблюдая маскировки. Тутглавное – скорость.

Теперь зашумели все разом, причём очень горячо, а инспекторАсагава, до сей минуты не раскрывавший рта, вышел вперёд и принялся кланяться,будто заводной, и всё повторял: «Какка, таномимас нодэ! Какка, таномимас нодэ!»

– Все хотят попасть в ударную группу, – сообщилСирота. – Господин Асагава просит позволения искупить свою вину, говорит,что иначе ему будет очень трудно жить на свете.

Вице-интендант поднял руку, и сразу наступила тишина.

– Я хочу спросить мнение господина русскоговице-консула, – обратился Суга по-английски к Фандорину. – Что выдумаете о моем плане? Это ведь наша с вами общая операция. Операция двух«вице».

Он улыбнулся. Все теперь смотрели на Фандорина.

– Честно говоря, я удивлён, – медленно произнёститулярный советник. – Ударные г-группы, оцепление из пехотинцев – всё этозамечательно. Но где же меры для того, чтобы взять заговорщиков живьём? Ведьнам важны не столько они сами, сколько их связи.

Сирота перевёл сказанное – очевидно, не все полицейскиезнали английский.

Японцы как-то странно переглянулись, один седоусый дажекрякнул, будто гайдзин сморозил глупость.

– Мы, конечно, попытаемся взять преступников, – вздохнулвице-интендант, – но вряд ли получится. Людей этого сорта почти никогда неудаётся захватить живьём.

Реплика Фандорину не понравилась, в нем с новой силойшевельнулись подозрения.

– Тогда вот что, – заявил он. – Я должен бытьв одной из ударных групп. В этом случае даю гарантию, что по крайней мереодного з-заговорщика вы получите не мёртвым, а живым.

– Могу я спросить, каким образом вы это сделаете?

Чиновник уклончиво ответил:

– Когда я был в плену у турок, меня там научили однойштуке, но лучше заранее не рассказывать, сами увидите.

Его слова произвели на японцев странное действие.Полицейские зашушукались, а Суга недоверчиво переспросил:

– Вы были в плену?

– Ну да. Во время недавней балканской кампании.

Давешний седоусый посмотрел на Эраста Петровича с явнымпрезрением. Взгляды остальных тоже никак нельзя было назвать лестными.

Вице-интендант подошёл, великодушно похлопал Фандорина поплечу:

– Ничего, на войне всякое бывает. Во время экспедициина Формозу гвардейский поручик Татибана, храбрейший офицер, тоже попал в плен.Он был тяжело ранен, без сознания, китайцы взяли его прямо в госпитальнойповозке. Конечно, потом, придя в себя, он удавился на бинте. Но не всегда подрукой есть бинт.

Потом он повторил то же самое остальным (Эраст Петровичразобрал имя «Татибана»), а Сирота тихонько объяснил:

– В Японии считается, что самурай не может попадать вплен. Дикость, конечно. Предрассудок, – поспешно добавил письмоводитель.

Титулярный советник разозлился. Повысив голос, упрямоповторил:

– Я должен быть в ударной группе. Настаиваю на этом.П-позволю себе напомнить, что без меня и моих помощников никакой операциивообще бы не было.

Между японцами возникла дискуссия, предметом которой явнобыл Фандорин, но переводчик изложил суть спора коротко и немного сконфуженно:

– Это… Ну в общем… Господа полицейские обсуждают вашцвет кожи, рост, величину носа…

– Могу я попросить вас раздеться до пояса, – вдругобратился к титулярному советнику Суга.

И, подав пример, первым снял китель с рубашкой. Тело увице-интенданта было плотно сбитое, крепкое, а живот хоть и большой, но совсемне дряблый. Внимание Эраста Петровича, впрочем, привлекли не столькоособенности генеральской анатомии, сколько старинный золотой крестик, свисавшийна выпуклую безволосую грудь. Поймав взгляд Фандорина, Суга пояснил:

– Триста лет назад наш род был христианским. Потом,когда европейских миссионеров изгнали из страны, а их веру запретили, моипредки отреклись от чужеземной религии, но крестик сохранили как реликвию. Егоносила моя прапрапрабабка, донна Мария Суга, которая предпочла отречениюсмерть. В память о ней я тоже принял христианство – теперь это никому невозбраняется. Разделись? А теперь посмотрите на меня и на себя.

Он встал рядом, плечом к плечу, и стало ясно, зачемпонадобилось раздевание.

Мало того, что вице-консул возвышался над соседом на целуюголову, так ещё и его кожа сияла явно неяпонской белизной.

– Крестьяне почти голые, – сказал Суга. – Выбудете торчать над полем и сверкать, как заснеженная гора Фудзи.

– Всё равно, – твёрдо заявил титулярныйсоветник. – Я должен быть в ударной г-группе.

Больше его убеждать не стали. Полицейские сгрудились вокругсвоего начальника, переговариваясь вполголоса. Потом седоусый громко выкрикнул:«Кусо! Умано кусо!»

Расхохотавшись, вице-интендант хлопнул его по плечу.

– Что он с-сказал?

Сирота пожал плечами:

– Комиссар Иваока сказал: «Навоз. Конский навоз».

– Это он про меня? – вспыхнул ЭрастПетрович. – Скажите ему, что в таком с-случае он…

– Нет-нет, как вы могли подумать! – перебилписьмоводитель, прислушиваясь к разговору. – Тут другое… Инспектор Асагаваспрашивает, как быть с вашим ростом. Крестьяне не бывают такими дырдами. Яправильно сказал это слово?

– Правильно, правильно.

Фандорин с подозрением следил за действиями комиссараИваоки. Тот отделился от группы, снял белую перчатку и зачерпнул пригоршнюнавоза.

– Господин Сасаки из отдела особо важных преступленийговорит, что вы настоящий кирин, но это ничего, потому что крестьяне все равноникогда не распрямляются.

– Кто-кто я?