Белесый смотрел ему в глаза не моргая, говорил медленно,мягко, и у Агапкина не было ни сил, ни желания лгать. Наоборот, ему захотелосьподелиться с этим умным спокойным господином всем, что так мучило его впоследние месяцы.

Семьи Пётр Борисович Кольт не имел. Было некогда и неохота.Женщинам он не доверял, любовь считал не более чем товаром, как нефть, алюминийи природный газ. Он мог купить любую девушку, какая понравится, инеприступность была всего лишь вопросом цены.

В его кругу ещё с советских времён существовали специальныесводники, которые находили самых красивых девушек для очень богатых клиентов,предлагали десятки фотографий на выбор, устраивали случайные романтическиезнакомства. Заказать себе в подруги можно было кого угодно и в любомколичестве. Сводник гарантировал качество товара с медицинской и юридическойточек зрения.

Исключительно честные, чистые, культурные девушки, онихотели выйти замуж, но не за слесаря или инженера, а за человека достойного.Изредка достойные люди действительно женились на них, но в большинстве случаевнет. Либо они уже были женаты, либо вообще не собирались заводить семью, какПётр Борисович.

В любви, как и в бизнесе, Кольт был стремителен, щедр, нокрайне осторожен. Меняя подруг, он следил, чтобы ни одна не забеременела отнего, и когда вдруг какая-нибудь лапушка признавалась ему, что ждёт ребёнка, онточно знал — врёт.

И всё-таки ребёнок у него был. В семьдесят седьмом году емуна короткое время вскружила голову двадцатилетняя студентка Институтакинематографии. Её звали Наташа. Он познакомился с ней в Доме кино на премьерефильма, в котором она сыграла одну из главных ролей. Она показалась емукрасивой до спазма в горле. Он даже думал — не жениться ли? Но через год, когдаон, слегка утомившись однообразием, привёз на дачу восемнадцатилетнюю солисткуансамбля песни и пляски, Наташа неожиданно явилась туда и устроилаотвратительную сцену.

Она была на восьмом месяце. Пётр Борисович дождался родов,не без волнения взял на руки розовый свёрток, в котором пищала и морщиласьпрелестная новорождённая девочка, отвёз Наташу с младенцем в трёхкомнатнуюквартиру в элитной новостройке на проспекте Вернадского и уехал домой.

Девочку назвали Светланой. Отчество — Петровна, но фамилияматери, Евсеева. Пётр Борисович выплачивал Наташе и ребёнку щедрое ежемесячноесодержание, дарил подарки, аккуратно навещал дочь по праздникам, сам незаметил, как привязался к белокурой пухленькой малышке.

Когда девочке исполнилось шесть, Наталья заявила:

— Светик хочет танцевать!

— Отлично. Пусть поступает в балетное училище, — сказалКольт.

— Мы уже ходили. Её не берут. Говорят, нет выворотности,низкий подъем, широкая кость, слабая прыгучесть.

Кольт посмотрел на крупную широкоплечую девочку с большимиплоскими ступнями, с тяжёлыми пухлыми руками и подумал: вряд ли из его дочуркивыйдет танцовщица. Он знал, какие тела у балерин, какая кость, какие плечи ишеи.

— Светик хочет танцевать! Светик хочет! — вопила дочурка,топала ногами и била увесистым кулачком по колену Петра Борисовича.

Через год её приняли в училище. Все знали, что девочка«блатная», но чья именно она дочь, не знал почти никто.

Наблюдая, с каким упорством Светик занимается трудным исовершенно не своим делом, Кольт ловил себя на новых незнакомых чувствах. Онтеперь не только любил дочь, но и уважал её.

Девочке не хватало таланта, она компенсировала это упорнымтрудом. Когда и труд не помогал, она ловко интриговала, хитрила, клеветала насоперниц, подставляла их и устраняла со своего пути.

— Танк, а не ребёнок. Раздавит, любого раздавит, — говорилио ней.

Пётр Борисович слушал и ухмылялся. Он знал, что в этомподлом мире лучше быть танком, чем травой под его гусеницами.

— Светик хочет танцевать в Большом и стать солисткой, —сказала девочка, когда закончила училище.

Её не брали, даже в кордебалет. Слишком высокая и тяжёлая,ни один партнёр не поднимет. К тому же танцевала она всё-таки плохо, как нистаралась. У неё было роскошное тело, но оно не годилось для балета. Отцовскоеупорство и хитрость сочетались в ней с материнской красотой и склочностью.

— Светик хочет! Хочет!

В Большой театр её всё-таки взяли, заключили договор на год.Стоило это Петру Борисовичу значительно дороже, чем поступление в училище.

Наташа давно не снималась в кино. Она стала чем-то вродеимпресарио при дочери. Она занималась её пиаром, свободно пользуясь деньгами исвязями Петра Борисовича. Она устраивала телеэфиры, покупала восторженнуюкритику, нанимала «группы поддержки» для бурных аплодисментов и криков «браво».

В интервью Светик повторяла, что добилась успехаисключительно собственным трудом и талантом, полученным от Бога. Никто неверил. Сначала скептически хмыкали, потом открыто смеялись. Молодая балерина,правда, была красива, чрезвычайно высоко поднимала ногу, невинно трепеталанакладными ресницами перед камерой, говорила о вечном, о духовности имилосердии, при посторонних почти не употребляла мата и очень редко произносилаплохое слово «блин». Все это, конечно, достоинства неоспоримые, но при чёмздесь сцена Большого театра?

Чтобы унять неприятные смешки, следовало придумать какие-тоболее приземлённые объяснения волшебным успехам балерины Евсеевой. Всепонимали, что за девушкой стоят огромные деньги, и всех интересовало — чьи?

Открыть публике, что деньги папины, Светик не желала. Этобанально и неромантично. Да и Пётр Борисович не спешил легализовать своёотцовство. Он считал, что таким образом возьмёт на себя некие излишниетягостные обязательства. К тому же слава Светика становилась все скандальней, аКольт не любил попадать в центр внимания жёлтой прессы.

Наташа придумала распространять и подогревать слухи озагадочных иностранных миллиардерах, которые покровительствуют Светику из любвик высокому искусству. Тут же замелькали фотографии, где Светик на банкетах,фуршетах и презентациях беседует с разными состоятельными мужчинами. ПетруБорисовичу идея понравилась, и всё шло отлично. Но тут вдруг Светика выгнали изБольшого.

Умная Наташа использовала это безобразие для очередноговитка раскрутки Светика. Оскорблённая балерина не слезала с телеэкрана, еёодухотворённое лицо сияло на глянцевых обложках, она жаловалась публике наинтриги, намекала на месть могущественного отвергнутого обожателя.

Пётр Борисович пытался договориться, чтобы Светикавосстановили в театре, но, выяснив, в чём дело, понял: невозможно. Подобранныйспециально для неё партнёр, самый крупный и сильный из всех танцовщиков,поднимая её, надорвал спину. Нашли другого. Но у него случился сердечный приступ.Труппа собиралась на гастроли в Париж, и там солистку Светика нельзя быловыпускать на сцену никак. Даже если половину мест в Гранд-опера занятьоплаченной группой поддержки, все равно вторая половина покинет зал с шиканьеми свистом. Париж — не Москва.