— Очень, — сказала Зоя и без видимой связидобавила:

— Когда Николая убили, мама помешалась с горя. —Вспомнив, как лежал, обливаясь кровью, Николай на мраморном полу их дворца, какбабушка разрывала полотно нижней юбки, чтобы перевязать его раны, Зоя несовладала с собой — глаза ее наполнились слезами. Думать об этом былоневыносимо, и, по счастью, подошедшая в это время Сава, лизнув ей руку, вернулахозяйку к действительности.

Какое-то время они сидели молча, рядом, погруженные каждый всвои мысли, пока Антуан не отважился спросить:

— Скажите мне, мадемуазель Зоя, как вы намерены строитьсвою жизнь? Думали ли вы об этом? Что вы собираетесь делать дальше?

— Танцевать, наверно… — Зоя была явно удивлена этимивопросами.

— А потом? — Он не хотел упускать такой редкойвозможности поговорить с нею с глазу на глаз.

— Раньше мне хотелось выйти замуж, иметь много детей…

— А теперь больше не хочется?

— Теперь я редко об этом думаю. Балерины нечастовыходят замуж. Танцуют, танцуют — до тех пор, пока есть силы, а потом уходят напенсию или в репетиторы…

Большинство крупных танцовщиков не обзаводилось семьей, иЗоя и себя не могла представить чьей бы то ни было женой. Клейтон был еедругом, князь Марковский не подходил ей по возрасту, о партнерах по сцене иречи не было. Об Антуане тоже. А больше вокруг никого и не было. Кроме того,надо было заботиться о бабушке.

— Из вас вышла бы прекрасная жена, — сказал Антуантак значительно, что Зоя рассмеялась.

— А Николай сказал бы, что вы с ума сошли: яотвратительно готовлю, я ненавижу шить и не умею вязать. Короче говоря, я —никакая хозяйка, хоть сейчас это и неважно.

— Дело не в том, чтобы уметь стряпать или шить.

— А все остальное, — она выделила этислова, — выйдет у меня езде хуже. — Зоя засмеялась и залиласькраской. Покраснел и Антуан: его вообще очень легко было смутить.

— Что вы такое говорите?

— Ну, виновата. — Но вид у нее был совсем невиноватый, когда она, отвернувшись от жильца, принялась гладить Саву: собачкатоже похудела; ей теперь со стола мало что перепадало.

— Но, может быть, настанет день, и кто-то заставит васотказаться от сцены, — произнес Антуан, не понимая, что Зоя танцуетстолько же по любви, сколько и из необходимости: выбора у нее нет, ничегодругого она делать не умеет, а надо жить…

— Пойду уложу бабушку, иначе она завтра криком будеткричать от боли в коленях. — Зоя поднялась и направилась в спальню.

Евгения Петровна уже успела проснуться и переодеться вночную рубашку. На вопрос Зои, не проголодалась ли она, старушка с улыбкойпокачала головой.

— Нет, дитя мое. Я слишком устала. Оставим на завтра.Не выбрасывать же! — Действительно, в голодающем Париже это было быпреступлением. — А ты что делала, пока я спала?

— Мы разговаривали.

— Он хороший человек, — сказала Евгения Петровна,глядя на внучку, сделавшую вид, что не заметила особой интонации, с которойбыли произнесены эти слова.

— Тут неподалеку, на Годо-де-Моруа принимает знающийдоктор. Давайте покажемся ему, а? Завтра утром, до репетиции.

— Доктор мне не нужен. — Заплетя косичку, графиняс трудом улеглась. В комнате было холодно, ужасно болели колени.

— Мне не нравится ваш кашель.

— Для такой старой перечницы и это — благо. Доказываетпо крайней мере, что я еще жива.

— Не говорите так.

После смерти Федора графиня впервые вслух упомянула о том, кчему постоянно возвращалась мыслями. Потеря верного слуги мучила ее так же сильно,как и то, что она знала: денег у них почти не оставалось и взять их было негде.

Зоя тоже надела ночную рубашку, выключила свет и легла,крепко прижавшись к бабушке и согревая ее в эту студеную декабрьскую ночьтеплом своего тела.

Доктор, к которому Зоя повела Евгению Петровну, успокоил ее:никакого туберкулеза, обыкновенный бронхит. За такую отрадную новость никакихденег было не жалко, но отдать пришлось почти все, что у них было. Даже этот«доктор для бедных», бравший очень умеренный гонорар, оказался им не покарману.

Но, возвращаясь с бабушкой домой в машине князя Владимира,бросавшего на девушку многозначительные взгляды, Зоя ничего ей не сказала, но иучастия в светском разговоре принимать не стала.

Придя с репетиции, она нашла, что Евгения Петровна выглядитлучше и бодрей — должно быть, прописанное доктором лекарство от кашля уженачало оказывать свое действие.

Антуан был на кухне. Ему удалось раздобыть курицу — большаяудача: был обеспечен ужин на сегодня, да еще и суп можно было сварить. Накрываяна стол, Зоя думала: «Интересно, а приходится ли Маше ломать себе голову надтакими проблемами? Цыпленок стал для меня настоящей роскошью…» Будь Маша рядом,они бы вместе посмеялись над подобным оборотом событий. Но Маша была далеко, иподелиться этим курьезным наблюдением было не с кем.

— Добрый вечер, Антуан, — улыбнулась она. —Спасибо вам за доктора.

— Совершенно зряшная трата денег, — заметилаЕвгения Петровна, сидевшая у огня. В довершение удач князь Марковский привез имдров.

— Бабушка, вы говорите глупости.

Полакомившись цыпленком, которого аппетитно зажарил Антуан,они выпили чаю. Потом бабушка ушла к себе, а квартирант задержался на кухне —ему явно хотелось продолжить вчерашний разговор. Он стал рассказывать, как вдетстве радовался Рождеству, и даже глаза у него разгорелись при этомвоспоминании: присутствие Зои было ему очень приятно.

— А у нас в России Рождество отмечают позже — седьмогоянваря. Устраивают крестные ходы… Наверно, сейчас ничего этого нет… Но мы сбабушкой пойдем в здешнюю православную церковь… — сказала Зоя, зная, чтосочельник в Париже не принесет ей радости: в церкви со свечами соберутся еенеприкаянные соотечественники, и каждый будет с горечью вспоминать навсегдаутраченный мир. Ей совершенно не хотелось появляться в церкви, но бабушканаверняка не примет никаких отговорок. И подарков не будет — их не на чтокупить, в кармане — ни одного су.

Но когда пришло Рождество, ее ожидал приятный сюрприз:Антуан купил ей в подарок теплый шарф, пару перчаток и крошечный флакончик еелюбимых духов, о которых она как-то однажды упомянула мимоходом, а он,оказывается, запомнил. Да, это были те самые духи, которые когда-то подарила ейМаша, и, когда Зоя, отвинтив крышечку, ощутила знакомый аромат, на глазах у неевыступили слезы: благоухание так живо напоминало все, что было ей такдорого, — и прежде всего Машу. Слезы медленно катились у нее по щекам, и внеосознанном, безотчетном, детском порыве она обвила руками шею Антуана ипоцеловала его. Это был сестринский поцелуй, но Антуан весь задрожал оттого,что девушка оказалась так близко. Евгения Петровна, наблюдавшая за ними, тожене смогла сдержать слезы. Еще совсем недавно она не допустила бы и мысли овозможности брака, но надо было признать: Антуан — честный, добрый, работящий человек,и Зое было бы с ним хорошо… Только вчера еще он говорил с нею об этом, и онадала ему свое благословение, ибо чувствовала, что слабеет с каждым днем. Ейбыло страшно оставить Зою в этом мире одну… Пусть выйдет за него замуж, и тогдаона спокойно ляжет в могилу. Зоя, однако, даже не подозревала об этом замысле ипоцеловала Антуана, движимая лишь чувством благодарности. Евгении же Петровнеон подарил шаль и книгу русских стихов. Зоя очень сокрушалась, что они со своейстороны смогли подарить ему всего лишь блокнот и книгу о России.