— Это в данном случае не имеет значения, — скорбнопокачала головой Евгения Петровна. — Выходи за него замуж — не раскаешься.

«Но он уродливый, хромой калека!» — захотелось ей крикнуть,но в глубине души Зоя знала, что ни хромота, ни увечье, ни уродство не стали быпрепятствиями, если бы… Если бы она его любила. А так, выйдя за него, онаобречет себя на вечное прозябание, на всегдашнее убожество… От одной мысли о близостис ним ее охватывал ужас. Иметь от него детей? Нет! Ей не нужны ни эти дети, нион сам. Это невозможно.

— Это невозможно, — повторила она вслух. — Яне могу.

— Нет, можешь. И должна, должна сделать это — радименя. Тогда я умру спокойно, зная, что есть человек, который защитит тебя…

— Да от чего он меня защитит? От голода? Он такой женищий, как я: мы будем голодать вместе. Вы этого хотите? Он не в силах будетпеременить мою жизнь, да я и не хочу этого! По мне, лучше уж голодать одной,чем стать женой нелюбимого.

— Не руби сплеча, дитя мое, подумай хорошенько.

Прошу тебя… ради меня — подумай еще раз. — ЕвгенияПетровна глядела на нее умоляюще, и Зоя не выдержала — слезы ручьем хлынули унее из глаз.

Но когда наутро она подошла к Антуану, слез не было и впомине.

— Я хочу, — сказала она, — чтобы между намине осталось недоговоренностей. Хочу, чтобы вы знали: я никогда не буду вашейженой, Антуан. Будем считать, что вчера ничего не было.

— Это невозможно. Я не могу оставаться с вами под однойкрышей, если вы будете знать, как сильно я люблю и желаю вас.

— Но раньше-то могли? — Неужели они лишатсяжильца?

— Раньше было по-другому. Раньше вы не знали о моихчувствах, теперь — знаете.

— Я притворюсь, будто ничего не слышала, — совсемпо-детски сказала Зоя.

Антуан печально улыбнулся.

— Нет, так не пойдет… Но ответьте мне, Зоя, вашерешение бесповоротно? Может быть, вы все-таки подумаете?

— Нет. Я не хочу тешить вас несбыточными надеждами. Яне стану вашей женой. Никогда.

— Вы любите другого? — Антуан знал, что у нее естьдруг, но не думал, что между ними существуют серьезные отношения.

— Антуан, я пока люблю только свою мечту, но не хочупредавать ее. Исчезнет она — я останусь ни с чем, а это — единственное моедостояние.

— Вот кончится война, и станет легче. У нас была бысвоя квартира… — У него тоже была своя мечта, но как несоразмерно мала была онарядом с Зоиной.

Она покачала головой, и на этот раз он поверил.

— Тогда я должен уехать.

— Ради бога, Антуан, не делайте этого, бабушка непереживет! А я постараюсь не попадаться вам на глаза.

— Бабушка не переживет… — повторил он. — А вы?

Вы будете по мне скучать?

Минуту она молча смотрела на него, а потом грустно ответила:

— Я думала, вы — мой друг.

— Да, я ваш друг, есть и буду. Но остаться здесь немогу. — У него сохранились еще какие-то крохи собственного достоинства.

Днем он принялся собирать свои пожитки, и Зоя, испугавшись,умоляла его остаться, обещая все, что угодно, кроме того, что было надо ему.Без тех денег, что платил Антуан за комнату, без провизии, которую он покупал,положение их делалось совсем отчаянным. «Это выше моих сил», — отвечал онна все уговоры. Евгения Петровна обещала воздействовать на внучку, заставить еепеременить свое решение, но Антуан знал, что надежды нет, ибо смотрел в Зоиныглаза и слышал, как звучит ее голос. Она была права. Нельзя связывать своюсудьбу с человеком, которого не любишь, — это недостойно настоящейженщины. «Будет лучше, если я уйду, — твердил Антуан, — завтра жеподыщу себе другое жилье».

Вечером снова состоялся тяжкий разговор с бабушкой.

— Ты упускаешь единственную возможность выйти замуж.

— Я вообще не хочу замуж, — со слезами отвечалаЗоя.

Наутро она обнаружила, что Антуан ушел, захватив свои вещи иоставив на столе три потрепанные кредитки и придавленную тем самым флакончикомдухов записку, где он желал ей счастья.

Евгения Петровна расплакалась, а Зоя спокойно сунула деньгив карман.

Последующие две недели в квартире возле Пале-Рояля царилоуныние. Балетная труппа была отпущена на три недели, и, несмотря на то что онипросили князя Марковского подыскать им квартиранта, никто больше не появлялся.Сокрушаясь от того, что наделала Зоя, Евгения Петровна, казалось, старела скаждым днем и, хотя старушка стала меньше кашлять, заметно сдала. Почтиежедневно она корила Зою из-за Антуана, а их финансовое положение сталонастолько тяжелым, что вскоре после Нового года Евгения Петровна с трудомспустилась по лестнице, и князь Владимир повез ее к ювелиру на улицу Камбон.

Это была почти бесполезная поездка, но графиня понимала, чтовыбора нет. Она осторожно развернула привезенный сверток и достала золотойпортсигар Константина и три серебряные сувенирные коробочки из коллекции внука.На них были изображения военных орденов, выгравированные надписи и имена егодрузей; на одной была изображена крошечная лягушка, а на другой — цепочка белыхслонов из эмали.

Все эти вещи были ему когда-то дороги, это были подаркидрузей. Графиня в свое время пообещала Зое, что никогда не продаст эти вещи.

Ювелир сразу определил, что это были произведения искусстваработы Фаберже, он уже видел больше дюжины подобных.

— Я не могу предложить вам за них много, —извинился ювелир, и сумма, которую он написал, вызвала у графини слезы, но начто-то жить было надо. А она так надеялась, что дорогие сердцу вещицы имудастся сохранить!

— Простите, мадам.

Она молча, с достоинством кивнула, не находя слов, и взялату маленькую сумму, которую ей предложили.

На полученные деньги можно было продержаться почти неделю,если не покупать ничего лишнего.

Князь Владимир заметил, что старушка была бледна, когдавышла от ювелира, но, как всегда, не стал задавать лишних вопросов. Он простоотвез ее домой, остановившись по пути, чтобы купить буханку хлеба и крошечногоцыпленка. Когда они вернулись, Зоя ждала их: вид у нее тоже был измученный.

— Где ты была? — спросила она, усаживая бабушку вкресло.

Князь Владимир пошел вниз за дровами.

— Владимир возил меня кататься.

Но Зоя подозревала что-то неладное.

— Кататься?

Графиня хотела сказать «да», но слезы навернулись ей наглаза, и она заплакала, чувствуя себя усталой, старой и никому не нужной. Онадаже не могла позволить себе умереть. Ей еще надо было заботиться о Зое.