Зоя потерлась щекой о ее щеку, а потом нежно поцеловала ее:

— Да… Да, бабушка. Это так прекрасно…

В ту же ночь, когда Евгения Петровна легла спать, онасочинила Мари длинное, веселое письмо, в котором рассказывала ей и про Париж, ипро новых знакомых, и про неожиданно привалившую удачу, умолчав только о том, вкакой конуре живет. Она представляла, как будет улыбаться Маша, читая его, какбудто поговорила с подругой и излила душу. Она адресовала его в Царское Селодоктору Боткину в надежде, что когда-нибудь оно дойдет до адресата.

Утром Зоя снова побежала на репетицию, а вечером германскаяавиация совершила налет на Париж.

Бабушка, Зоя и Федор пережидали бомбежку в подвале — войнанеожиданно напомнила о себе, но даже ее близость не смогла отвлечь Зою отмыслей о премьере.

Дома она часто заставала теперь князя Марковского. Оннепременно приносил с собой какие-нибудь лакомства — фрукты или сласти — иворох новостей и сплетен. А однажды оставил им свое единственное сокровище —бесценную икону древнего письма. Евгения Петровна, зная, как отчаянно нуждаютсяони все, не хотела принимать такой подарок — икону можно было продать забольшие деньги, — но князь, беспечно махнув длиннопалой холеной рукой,заявил, что на жизнь ему пока хватает. Его дочь уже начала давать урокианглийского.

На премьере все они сидели рядом, в третьем ряду партера.Отказался пойти только Федор: хотя тоже был очень горд за барышню, но смотретьбалет, его, как он сам говорил, «и калачом не заманишь». Зоя принесла емупрограммку, где красивым шрифтом было напечатано ее имя. Счастлива была иЕвгения Петровна: но, увидев внучку на сцене, она не смогла сдержать слездосады. Она предпочла бы все что угодно, лишь бы Зоя не стала танцовщицей.

— Вы были обворожительны, Зоя Константиновна, —сказал князь, подняв бокал с шампанским, которое сам же и принес после премьеры. —Мы гордимся вами. — Он ласково улыбнулся этой девушке с гривой огненныхволос, не обращая внимания на косой взгляд дочери. Она тоже считала, что дляграфини Юсуповой танцевать в балете — недопустимый «шокинг».

Раньше Зоя никогда не встречалась с этой высокой сухопаройстарой девой, для которой жизнь в Париже была нескончаемой цепью мучений. Онаненавидела детей — за то, что приходилось учить их английскому, презирала истыдилась отца — потому что он водил такси, чтобы заработать на кусок хлеба… Зоя,впрочем, не замечала ее недовольства: глаза ее горели, щеки разрумянились,рыжие пряди растрепались и языками пламени вились по плечам. Пережитоеволнение, сбывшаяся мечта, пришедший успех делали ее в этот вечер настоящейкрасавицей.

— Но, должно быть, вы очень утомлены, — продолжалМарковский, осушив свой бокал.

— Нет, нисколько, — ответила Зоя, балетным прыжкомоказываясь на середине комнаты. Ей еще хотелось танцевать, каждая жилка ее телаеще трепетала.

Спектакль оказался в точности таким, как она мечталакогда-то, и даже превзошел самые смелые ее ожидания. — Ни капельки! —повторила она и выпила еще шампанского, хотя Елена, дочь князя, посмотрела нанее с явным осуждением. Зое хотелось веселиться всю ночь и рассказать им всезакулисные истории: ей надо было выговориться.

— Это было волшебно, — сказал князь.

Зое льстили слова этого сдержанного, серьезного и немолодогочеловека: чем-то он неуловимо напоминал ей отца… Как бы ей хотелось, чтобы отецвидел ее сегодняшний успех!.. Конечно, он негодовал бы, но тайно, в самойглубине души, гордился бы ею… И Николай тоже… Со слезами на глазах онапоставила бокал на стол и подошла к открытому в сад окну. «Как вы прелестнысегодня», — услышала она шепот князя, повернула к нему голову, и онзаметил ее слезы. Его неодолимо влекло к ней, к ее сильному, гибкому юномутелу, и, должно быть, желание отразилось в его глазах, потому что Зоя отступилана шаг. Князь был старше отца, и ее неприятно поразило изменившееся выражениеего лица.

— Благодарю вас, — спокойно ответила она,испытывая внезапную грусть: в каком тупике они все оказались, как жаждут любви,которая, быть может, хотя бы отдаленно напомнит им навсегда исчезнувший мир!..В Петербурге он мог бы и не заметить ее или не обратить особенного внимания, ноздесь… здесь оба они принадлежали прошлому, цеплялись за него.

И для Марковского Зоя была не просто хорошенькой девушкой, ачастью былого, способом воплотить его в настоящее. Обо всем этом ей хотелосьсказать Елене, чопорно и сухо простившейся с нею.

Раздеваясь и ожидая, когда вернется из ванной комнатыбабушка, она опять задумалась о князе.

— Как мило, что князь Владимир принесшампанского, — сказала Евгения Петровна, причесываясь на ночь. В полутьмелицо ее казалось совсем молодым и таким же прекрасным, как много лет назад.Глаза их встретились в зеркале. Интересно, заметила ли бабушка те явные и неочень скромные знаки внимания, которые оказывал ей князь, задерживая ее руку всвоей, слишком нежно целуя ее при прощании?

— Эта Елена всегда такая печальная? — спросила Зоя.

— Мне помнится, она и в детстве была угрюмой девочкой —этакой букой, — кивнула бабушка, кладя на подзеркальник щетку. —Братья были много интересней, походили на Владимира, особенно старший, тот, ктосватался к Татьяне. Владимир тоже очень хорош собой, как по-твоему?

Зоя отвернулась, но сейчас же вновь прямо взглянула наЕвгению Петровну:

— Мне кажется, бабушка, я ему… нравлюсь, слишкомнравлюсь.

— Как прикажешь тебя понимать? — нахмуриласьбабушка.

— Я хочу сказать, — Зоя совсем по-детски залиласькраской, — он… он брал меня за руку… А может быть, все это глупости… ипросто мне показалось…

— Ты красива, Зоя, и, наверно, пробудила в его душекакие-то воспоминания… Знаешь, они с Константином в юности были очень близки, аон был сильно увлечен твоей мамой… Не принимай это слишком всерьез. Он таквнимателен к нам. С его стороны было очень любезно зайти поздравить тебя сдебютом. Он просто хорошо воспитан, дитя мое, и учтив.

— Возможно, — ответила Зоя, явно не желаяпродолжать этот разговор.

Они погасили свет и легли на кровать — слишком узкую длядвоих. Лежа в темноте, Зоя слышала, как храпит за стеной Федор, и, вспоминая оволшебном дне, прожитом ею, стала погружаться в сон.

Однако уже на следующее утро ей пришлось убедиться, что делобыло не в учтивости князя Марковского. Когда она, спеша на репетицию, сбежалапо лестнице, он ждал ее внизу.

— Вы позволите вас подвезти? — спросил он,протягивая удивленной его появлением Зое цветы.

— Нет, не стоит… мне не хочется вас затруднять… — Зоехотелось пробежаться до театра, под взглядом князя она чувствовала себянеловко. — Спасибо.

Я пойду пешком.

Погода была прекрасная, Зоя радовалась, что опять будетрепетировать с дягилевской труппой, и ей ни с кем не хотелось делить эту радость— и уж меньше всего с красивым седовласым князем, галантно протягивавшим ейрозы, белые розы. От этого ей стало грустно — весной Маша всегда дарила ейтакие. Но он этого, разумеется, знать не мог. Он и вообще ничего не знал о ней— он ведь дружил с ее родителями. Она вдруг заметила, что пиджак его заштопан,а воротник сорочки сильно потерт, и почему-то сильно огорчилась. Да, как и всеостальные, князь бросил в России все, а унес ноги, немного бриллиантов и тусамую икону, которую подарил им.