Она хотела только одного — танцевать, и надеялась, чтосумеет этим обеспечить и себя, и бабушку с Федором. Если она выйдет замуж занелюбимого, то потеряет к себе всякое уважение. Нет, лучше работать день иночь, делать все, что угодно.

— Ну, хорошо, хорошо, только не плачь. — ЕвгенияПетровна, думая о жестокости судьбы, сама готова была разрыдаться. Быть может,Зоя и права… Конечно, князь Марковский слишком стар для ее внучки, но зато онпринадлежит к их кругу, а это очень важно…

Что ж поделать: даст бог, появятся другие женихи, помоложе…Зоя сама встретит и полюбит достойного и порядочного человека. Даст бог… Толькона него и на эту счастливую встречу и оставалось ей уповать. Правда, было ещенемного драгоценностей, спрятанных под матрацем их кровати, — кучка бриллиантови изумрудов, длинная нитка великолепного жемчуга и пасхальное яйцо, подарокимператрицы… Нет, не о таком будущем для своей внучки мечтала она. —Довольно плакать! Вытри слезы и пойдем погуляем.

— Не пойду. — Зоя глубже зарылась лицом вподушку. — Он наверняка ждет нас внизу…

— Что за глупости! — Евгения Петровна улыбнулась:Зоя, в сущности, оставалась ребенком, хоть и стремительно повзрослела за этидва месяца. — Не станет человек с такими безупречными манерамиоколачиваться у твоего подъезда.

Зоя перевернулась на спину: она была поразительно красивасейчас.

— Простите меня, бабушка… Я не хотела вас огорчать… А осебе и о вас, и о Федоре позабочусь я.

— Я не хочу, чтобы ты работала на нас, дитя мое.

Все должно быть иначе: должен появиться человек, которыйбудет опекать и оберегать тебя.

— Сейчас не то время, все переменилось, бабушка. —Зоя приподнялась на кровати и застенчиво улыбнулась. — А может быть, ястану великой балериной!

— Можно и впрямь подумать, что тебе нравится скакать посцене.

— Я обожаю балет, бабушка!

— Знаю, знаю! И ты талантливая у меня. Но нельзя же всюжизнь только танцевать. Да, сейчас тебе приходится этим заниматься. Но наступитдень, и все опять переменится. — В ее голосе звучало не столько обещание,сколько надежда, и Зоя, вскочив с кровати, подумала вдруг, что не хочет, чтобынадежда эта сбылась. Она любила балет сильней, чем думала и могла понятьбабушка, и танцевала не только ради куска хлеба.

Они вышли из дому и медленно пошли к Пале-Роялю, разглядываялавочки, примостившиеся под его арками. Зоя невольно ощутила душевный трепет.

Париж был прекрасен, парижане ей нравились. Жизнь не такужасна. Она чувствовала себя юной и счастливой — слишком юной, чтобы тратитьвремя, принимая ухаживания князя Марковского.

Весь июнь Зоя танцевала в дягилевском балете и была такувлечена своей работой, что даже не знала о творящихся в мире событиях. И входв Париж американских войск под командованием генерала Першинга был для нее полнойнеожиданностью. Колонна американцев строем прошла к площади Согласия. Парижсошел с ума от восторга: люди кричали, размахивали руками, засыпали солдатцветами с криками «Vive 1'Amerique!»[2]. Зоя с трудом пробраласьсквозь толчею домой и стала рассказывать бабушке об увиденном:

— ..Их тысячи, тысячи!..

— Тогда, может быть, они смогут завершить войнупоскорее, — отвечала та. Евгения Петровна, измученная ночными бомбежками,лелеяла тайную надежду, что скорое окончание войны изменит положение в России иони смогут вернуться на родину. Впрочем, надежду эту разделяли с нею оченьнемногие.

— Хотите — пойдем посмотрим? — сияя глазами,спросила Зоя.

Ликование парижан и вид молодцеватых, краснощеких, крепкихсолдат в хаки радовали ее и вселяли уверенность в будущем, хотя бабушка толькоскептически покачивала головой.

— Знаешь, дитя мое, я не люблю солдат на улицах. —Воспоминания о петроградском феврале были еще свежи. — Держись от нихподальше, а лучше вообще сиди дома. Настроение толпы может измениться в минуту:сейчас ликуют, а потом идут убивать.

Но, судя по всему, она ошибалась. Все были счастливы, а втеатре даже отменили репетиции. Впервые за месяц у Зои выдалось свободноевремя: она могла поспать подольше, остаться в постели с книгой, погулять,посидеть у камина… Вечером она написала Мари очередное письмо, рассказывая овступлении в Париж генерала Першинга и о своих успехах на сцене. Ей было о чемнаписать, хотя об ухаживании князя Марковского она даже не упомянула, зная, чтоподругу обескуражит посредничество бабушки. Но теперь все это было в прошлом:князь понял, что ему отказано, и, хотя по-прежнему привозил Евгении Петровнесвежий хлеб, Зою больше не караулил возле театра.

Зоя водила пером по бумаге, а Сава, мирно посапывая, спала унее на коленях. «…Она — вылитый Джой, и, когда она вбегает в комнату, я сразуже вспоминаю Царское и тот день, когда ты мне ее подарила. Впрочем, никакиенапоминания мне не нужны — я и так не забываю тебя ни на минуту. Мне так дико,что мы в Париже, а ты — дома, и этим летом мы не поедем вместе в Ливадию. Тасмешная фотография всегда лежит у моего изголовья».

Зоя неизменно смотрела на нее, перед тем как заснуть. Онабережно хранила и фотографию Ольги с наследником на коленях — Алексею былотогда года три-четыре, — и снимок Николая и Александры. Неделю назад онаполучила отправленное доктором Боткиным письмо от Мари: та писала, что у нихвсе обстоит благополучно, их по-прежнему держат под домашним арестом, но всентябре обещают отправить в Ливадию, сама она давно поправилась и проситпрощения за то, что заразила Зою корью… Читая, Зоя улыбалась сквозь слезы.

В тот день должен был состояться спектакль «Петрушка» длягенерала Першинга и его штаба, и Зою срочно вызвали в театр. Бабушку, как иследовало ожидать, эта новость не очень обрадовала: танцевать перед солдатней —это уже предел падения. Но, наученная горьким опытом, она даже не сталаотговаривать внучку.

— Я хочу, чтобы Федор сегодня встретил тебя послетеатра, — сказала Евгения Петровна.

— Какие глупости, бабушка, со мной ничего не случится.Американские генералы ничем не отличаются от русских. Они достаточноблаговоспитанны, чтобы не лезть на сцену и не хватать балерин в охапку, —сказала Зоя. В этот вечер заглавную партию танцевал Нижинский, и она сама неверила своему счастью: оказаться партнершей великого артиста — об этом можнобыло только мечтать. — Все будет хорошо, обещаю вам.

— Одну я тебя не пущу. Или Федор, или князь Владимир —выбирай. — Она-то отлично знала, кого выберет себе в провожатые Зоя, и вглубине души жалела, что не проявила в том памятном разговоре должнойнастойчивости. Впрочем, князь действительно не подходил Зое по возрасту.

— Ну, хорошо. Я пойду с Федором. Воображаю, как онбудет томиться за кулисами от скуки.